Обед прошел хорошо. Лиз, кладезь сплетен из Вашингтона, посадили рядом с О’Салливаном. О’Салливан был сдержан, но хорошо информирован, и общество Лиз ему нравилось. Ворпалу захотелось выяснить род занятий Хуана, и Горэму было приятно следить, как Ворпал все больше и больше разочаровывался. За обсуждением недвижимости старый Герберт Гумблей объяснил им, как работают старинные фонды церкви Троицы. Приходскому управлению удавалось не только веками строить церковь за церковью на огромные арендные средства, но и помогать церквям по всему земному шару. Стоимость ее недвижимого имущества в Финансовом квартале составляла астрономическую сумму. Внимательно выслушав Гумблея и подсчитав в уме, Ворпал по-новому взглянул на священника и проникся к нему уважением.
И Мэгги, конечно, была на высоте. Горэм смотрел на нее через стол. Жена сегодня выглядела поразительно красивой, она сделала стрижку и маникюр. Она улыбалась ему, и только слабый огонек в глазах намекал на вчерашнюю ссору.
Горэм полагал, что сам виноват. Будь он с ней откровеннее, разговор мог получиться другой. А может быть, и нет.
Он ничего не сказал ей о поиске вакансий, которым занялся в начале года. Возможно, потому, что признал бы этим, что смирился с судьбой и даже с фиаско. А также, безусловно, потому, что не сомневался в ее реакции: она велела бы держаться за банк и оставить хедхантера в покое. Горэм решил, что скажет, когда получит мало-мальски серьезное предложение.
Так или иначе, Мэгги оставалась в неведении, а потому не знала и того, что прошло почти восемь месяцев, а Горэму так и не нашли ничего подходящего.
Он знал, что хедхантер старается, и периодически звонил ему – сугубо для очистки совести, но тот твердил одно и то же:
– Наберитесь терпения, Горэм. Вы же не менеджер среднего звена. Мы ищем по-настоящему высокую должность вашего уровня. Это большая редкость.
Умом Горэм все понимал, но не мог отделаться от чувства, что ничего не происходит и никому он не нужен. Ему было плохо, как никогда. И его скверное настроение проявлялось в бесчисленных мелочах, но главным образом в замкнутости и приступах раздражения, выливавшихся на детей и Мэгги.
Поэтому в пятницу вечером, когда она тихонько села рядом и внесла предложение, это было некстати и закончилось плохо.
– Солнышко, – сказала она, – я отлично понимаю, что ты расстроен. Может быть, все дело в браке, но мне сдается, что в работе.
– Все хорошо, – огрызнулся он.
– Нет, Горэм, не хорошо. Не надо. Ты не в лучшей форме.
– Огромное спасибо.
– Солнышко, я просто хочу помочь.
– Чем?
– Ты уже столько накопил – все эти акции, – что нам совершенно не о чем беспокоиться. Плюс то, что зарабатываю я. Ты можешь все бросить и заняться тем, чего по-настоящему хочется. Ты замечательный муж и отличный отец. Мы заживем лучше всех, если ты найдешь себе занятие по душе.
– Ты предлагаешь мне выйти в отставку?
– Нет, я просто спрашиваю, почему не заняться чем-нибудь приятным? Деньги не проблема.
Вот, значит, как. Она уже и в деньгах его не нуждается. Он с восхищением следил, как Мэгги делала карьеру, вела хозяйство, возилась с детьми – преуспевала во всем. Теперь она, похоже, решила взяться и за него. Последнее унижение. Сперва он проиграл. Теперь его собрались оскопить.
– Пошла к черту! – сказал он.
– Это некрасивый ответ.
– А ты другого и не заслуживаешь. У тебя своя жизнь, у меня – своя.
– У нас общая жизнь, Горэм.
– В чем-то общая, а в чем-то и нет. Привыкай.
После этого они больше не разговаривали.
По опыту Горэма, на каждом обеде бывает так, что кто-нибудь скажет слово и оно застревает в памяти. Нынешним вечером эта роль выпала Мэв О’Салливан.
Горэм был восхищен Мэв. День за днем она делала деньги, и делала блестяще, но это не насыщало ее интеллекта. Она говорила на четырех языках. По-настоящему хорошо играла на пианино. И читала книги. В огромных количествах.
Они обсуждали длинный рабочий день у молодых сотрудников Финансового квартала.
– Знаете, – сказала Мэв, – на днях я читала Вирджинию Вулф, и она пишет, что у нее был период жизни, когда ей удавалось переделать массу дел исключительно потому, что она могла по три часа работать без перерыва. И я подумала: господи, о чем она говорит? Всего три часа в день? А затем я оглядела свой офис, где все сидят по четырнадцать часов в сутки, и мысленно задала вопрос: многие ли из нас занимаются по три часа настоящей, творческой, умственной деятельностью? По-моему, никто, – улыбнулась она. – А Вирджиния Вулф добивалась за свои три часа большего, чем они за целую жизнь.
– Да она же покончила с собой, – напомнил Джон Ворпал, и все рассмеялись.
Но все равно Мэв была права. Пища для размышлений.
Вечер завершился на приятной ноте, и гости были довольны собой. Простившись с последними и вернувшись в гостиную к Джону Ворпалу, Горэм испытал к нему чуть ли не дружеские чувства. Ворпал был один, его жена вернулась домой.
– Итак, Горэм, 7В, – произнес Ворпал, извлекая бумаги.
Отъезд жильцов из квартиры 7В огорчил Горэма, но им предложили хорошую работу в Калифорнии, и 7В выставили на продажу. Поступило выгодное предложение. Его захотели принять, но совету, конечно, предстояло рассмотреть кандидатуру покупателей. С тех пор как Ворпал стал председателем, квартиру продавали впервые. В среду комитет соберется и проведет с соискателями собеседование. И если Ворпал настоял на разговоре сейчас, то это означало только одно: проблему.
Вошла Мэгги:
– Можно я с вами?
Горэм нахмурился. В совете состоял он, а не она. У нее не было права вмешиваться, но Ворпал поднял глаза и улыбнулся:
– Я только за. – Мэгги нравилась Ворпалу. Он полагал, что она, как партнер «Брэнча и Кейбелла», согласится с ним, тогда как Горэма считал чуточку ненадежным. Он передал ей копию заявления. – Мне кажется, у нас могут возникнуть проблемы. Джим Бандерснатч думает так же.
– Доктор Карузо? – спросила Мэгги.
– Вам следует знать, что мы знакомы с этим человеком, – сказал Горэм. – Он принимал роды, и все наши дети родились с его помощью. Мы любим его.
Ворпал приуныл.
– Это не значит, – негромко добавила Мэгги, – что Горэм допустит, чтобы данный факт повлиял на решение об уместности доктора Карузо в этом доме.
Горэм уставился на нее. Она умышленно подрывала его позиции. Однако он сдержался. Он должен сохранить хладнокровие.
– Так в чем же проблема? – осведомился он.
– Он живет на Вест-Энд-авеню.
– Да, уже довольно долго. Там живет много хороших людей.
– Я предпочел бы Сентрал-Парк-Уэст.
