Что до нее самой, то Сара, хотя и любила свою религию, решила, что без особого труда проживет на Манхэттене еврейкой-мирянкой и в том же духе воспитает даже детей: они всяко усвоят наследие предков, когда будут гостить у ее родителей. Если Чарли согласится на такой компромисс, то она справится. Она знала, что это возможно. В городе у нее были друзья, которые состояли в смешанных браках и были вполне счастливы.
Но оставалась еще одна большая проблема. Ее родители. Особенно отец. Взгляды Дэниела Адлера были общеизвестны.
Может быть, выручит его симпатия к Чарли? «Я волновался, когда ты переехала в город, – сказал он. – Но теперь и сам вижу, что галерея – дело серьезное. И твой клиент мистер Мастер – достойный, славный человек». Сомнений не было, Чарли очень понравился отцу. Возможно, это чего-нибудь стоит.
Вдобавок можно напомнить отцу, что внуки-то останутся евреями. У них будет еврейка-мать. Может быть, Дэниел Адлер удовлетворится внуками-мирянами, коль скоро они будут приходить на седер, а он их – учить. Она так и слышала, как обращается к нему: «В конце концов, они подрастут и выберут сами. Ничто не помешает моему ребенку стать даже рабби, если он пожелает».
Такими были чаяния, расчеты и умозрительные сценки, которые насочиняла Сара, сидя дома и думая о мужчине своей любви.
Не исключено, что все получится. Она не знала наверняка. Пожалуй, к концу недели у нее будет более четкая картина, пока же она решила ни с кем об этом не говорить.
А потому она была застигнута врасплох вечером, в кухне, когда на сон грядущий к ней обратилась мать:
– Я слышала, этот мистер Мастер в тебя влюбился.
К счастью, Сара так опешила, что лишь уставилась на нее.
– О чем ты? – выдавила она.
– Ах! – воздела руки Эстер Адлер. – А то ты не знаешь!
– С чего ты взяла? И откуда?
– От твоей сестрицы. Рейчел сказала два дня назад. Заметила, когда он был здесь. Они разговаривали, когда я расспрашивала тебя о внуке Адели Коэн, а он подслушивал. Он слушал так напряженно, что едва отвечал на ее вопросы.
– И из этого следует, что он в меня влюблен?
– А почему бы и нет?
– Мама, тебе хочется, чтобы все были в меня влюблены. К тому же он не еврей.
– Я сказала, что он влюбился, а не собрался жениться.
– И что?
– То, что будь осторожнее.
– Мама, я буду осторожна. Все?
– Сара, если тебе нужно поговорить, то скажи мне. Только не отцу. Понятно?
– Нет, не понятно. Можно я пойду спать?
Мать пожала плечами:
– Со мной ты всегда можешь поговорить.
«Будем надеяться», – подумала Сара. Правда, сейчас она была рада сбежать наверх.
Воскресным утром царили мир и покой. Сара с матерью приготовили мальчикам французские тосты. Отец спустился поиграть на пианино и после нескольких гамм принялся за Шопена. У него прекрасно получалось.
До чего хорошо иметь такой дом! «Чарли будет счастлив в таком окружении», – подумала Сара. Он будет рад почитать воскресную газету под игру отца на пианино. С его умом и взглядами перемена не будет тяжкой.
Открыться матери или нет? Может быть, после завтрака, с глазу на глаз? Она сомневалась.
Мальчики еще не закончили есть, когда позвонили в дверь. Мать хлопотала у плиты, а этих было не оторвать от еды, и Сара пошла открывать. На миг она испытала дурацкую надежду, что это Чарли, хотя прекрасно знала, что он гуляет с сыном.
Она отворила дверь.
На пороге стояли двое. Светловолосая, совершенно незнакомая женщина за пятьдесят и плотный мужчина в черном пальто и шляпе-хомбург. Она уставилась на них.
– Извините, что в такую рань, – произнесла женщина с британским акцентом. Ей было не по себе.
Вмешался мужчина:
– Может быть, впустишь своего дядюшку Германа?
Они стояли в кухне. Отец все играл внизу, не зная об их присутствии.
– Я же говорил, что он отлично играет, – сказал дядя Герман жене.
– Ты не должен был приходить, – вмешалась мать Сары. – Надо было написать. Или хотя бы позвонить!
– Я ему говорила… – подала было голос жена дяди Германа, но на нее не обратили внимания.
– Чтобы мне велели держаться подальше? – отозвался дядя Герман. – Итак, я здесь. – Он посмотрел на Майкла. – Тебя я помню. – Перевел взгляд на Натана. – Тебя не знаю. Я твой дядя Герман.
Эстер Адлер посмотрела на его жену и обратилась к деверю:
– Я не хочу говорить о случившемся.
– Она знает! – пророкотал он. – Она все знает. – Он повернулся к жене. – А я говорил! Когда я на тебе женился, по мне справили шиву, потому что ты не еврейка. Я для них мертв. Понимаешь? Они обошлись со мной как с покойником. Созвали друзей и принялись оплакивать и впредь уже больше обо мне не заговаривали. Вот как бывает в наших семьях! Мы очень особенные!
– В жизни не слышала ничего подобного, – виновато сказала его жена. – Я не знала.
– Не волнуйся, – ответил дядя Герман. – Это я мертвый, а ты жива.
– Уходи, Герман, – сказала миссис Адлер. – Я передам ему, что ты приходил. Может быть, он с тобой свидится. Не знаю.
– Это глупо, – возразил дядя Герман.
Сара ничего не сказала. Она выскользнула из кухни.
Отец даже не услышал, как она вошла в приемную, где он играл, но улыбнулся, когда увидел. Он был такой довольный, что ее захлестнула любовь. Она остановилась подле него.
– Папа, – мягко произнесла она, – у нас событие. Мне нужно кое-что сообщить.
Он перестал играть:
– В чем дело, Сара?
– Приготовься к потрясению.
Он наполовину развернулся к ней. На лице написалась тревога.
– Все в порядке. Никого не обидели, никто не заболел. – Сара набрала в грудь воздуха. – Пришел дядя Герман. С женой. – Она сделала паузу. – Жена очень милая. Дядя Герман ее не слушает, – улыбнулась она. – Он точно такой, как я помню. Но мама их гонит. Ты тоже этого хочешь?
Отец долго молчал.
– Значит, здесь Герман? – наконец произнес он.
– Да. Только что пришел. Стоит на пороге.
– С той женщиной, на которой женился? Он является без предупреждения и приводит в мой дом эту женщину?
– Он хочет тебя видеть. По-моему, пришел мириться. Может быть, попросит прощения. – Сара замялась и осторожно добавила: – Много воды утекло.
– Много. Я совершаю преступление. Жду несколько лет. Что, преступления не станет? Оно превратится в доброе дело?
– Нет, папа. Но может быть, если ты с ним поговоришь…
