Чарли был не только тронут, но и глубоко впечатлен. Доброе отеческое лицо доктора Адлера ничем не отличалось от лица любого человека, который ужинает с внуками. Тем не менее в нем была страсть, и Чарли осталось лишь восхищаться. Эти люди умели чтить традиции, образование и духовные материи.
Есть ли подобное у неевреев? Среди профессуры, учителей и духовенства – безусловно, но не такого накала. Семья Сары принадлежала к общине, которая сознавала свои тысячелетние корни и верила, что получила священный огонь из рук самого Бога.
Он распрощался с Сарой и ее родственниками запоздно, проникшись к ним уважением и восхищением.
Довольно скоро он, конечно, спросил у Сары про врача.
– Внук Адели Коэн? Очень милый человек, только не мой тип. Но пусть мои думают, что я увлеклась, на здоровье. Так им приятнее. – Она лукаво взглянула на него. – Будь он моим типом, мне, вероятно, пришлось бы за него выйти. Он – все, о чем может мечтать симпатичная еврейская девушка.
Чарли не знал, как к этому отнестись. Поразмыслив в дальнейшем и ощутив укол ревности, он обозвал себя дураком. Рано или поздно эта девушка обязательно остепенится и заживет с приличным молодым человеком из своего круга. Но не сейчас. До этого еще далеко. Пока же этого не случилось, он хочет, очень хочет обладать ею единолично.
Седер имел и еще кое-какие последствия. Чарли начал задавать Саре вопросы, иной раз совсем простые.
– Почему вы говорите «синагога», а большинство моих знакомых евреев – «храм»?
– Это во многом зависит от того, какой ты еврей. Подлинный Храм, который в Иерусалиме, разрушили почти две тысячи лет назад. Ортодоксы и консерваторы верят, что он возродится. Это будет третий Храм. Но реформисты считают, что ждать не нужно, и называют храмами свои синагоги. Поэтому в диаспоре синагоги именуют по-разному. Ортодоксы часто говорят «шуль», это на идиш. У нас дома – синагога, а реформаторы обычно зовут храмом.
Другие вопросы были поглубже. В чем Сара видит свой долг как еврейка? Как она хочет жить? Искренне ли верит в Бога? Чарли обнаружил, что она поразительно оторвана от среды.
– Бог? Чарли, да кто может знать о Боге? Уверенности никакой. Что касается остального, то я нарушаю массу законов. Посмотри, чем я с тобой занимаюсь. – Она пожала плечами. – Наверное, истина в том, что всю неделю я мирянка, а по уик-эндам возвращаюсь к истокам. Понятия не имею, к чему это приведет.
Однажды она застала его за чтением книги по иудаизму.
– Ты скоро будешь знать больше, чем я! – рассмеялась она.
Но Чарли увлекся не только иудаизмом. Знакомство с ее семьей побудило его задуматься обо всех остальных общинах большого города, которые он принимал за нечто само собой разумеющееся. Об ирландцах, итальянцах, других переселенцах. Что ему известно о соседях? Если честно, то почти ничего.
Выставка открылась в апреле. Она имела большой успех. Роуз Мастер превзошла саму себя. Коллекционеры, члены музейных советов, светская публика – она ухитрилась созвать всех. Каталог и подобранные Сарой короткие исторические справки были безукоризненны. Чарли привел журналистов и людей из литературных кругов, галерея позаботилась об остальных.
Перед смертью Теодор Келлер напечатал тысячи подписанных снимков, и очень многое было продано уже за вечер. Мало того, один издатель предложил Чарли выпустить книгу.
Пришли несколько Келлеров, потомки Теодора и его сестры Гретхен. Пришла родня Сары, скромно оставшаяся в задних рядах, но откровенно гордая ее успехом. Чарли на секунду запаниковал, когда сообразил, что кое-кому из его друзей известно об их романе, но пара слов, которой он перебросился с некоторыми, убедили его, что никто не сказал ее домашним об их отношениях.
И Чарли произнес вдохновенную речь о Теодоре и Эдмунде Келлерах, в изысканных выражениях поблагодарив галерею и особенно Сару за выставку, которая, как он поклялся, явилась всем, о чем только мог мечтать художник.
После открытия галерея часто устраивала выездной ужин для художника и нескольких друзей. На сей раз ничего подобного не планировалось, но Чарли задался вопросом, что ему делать. Хозяин галереи и Сара с ее близкими уходили одной компанией, и он бы с удовольствием присоединился. Но его мать устала, и после всего ею сделанного он чувствовал своим долгом отвезти ее домой.
Однако, пожелав Саре и ее семье спокойной ночи, он испытал такую гордость за нее и в то же время такую острую потребность взять ее под крыло, что миг разлуки вдруг отозвался в нем опустошенностью и отчаянием.
Вот бы им не скрывать отношений и жить открыто. Но в качестве кого?
Забавным для Чарли моментом было видеть Сару в своей квартире. После развода он вернулся к холостяцким привычкам. Он не был неряшлив, – напротив, его белостенная обитель была обустроена изящно и просто. «Тут почти как в художественной галерее», – заметила Сара в свой первый приход. Но обстановка была спартанской. Еды почти не было, так как он привык питаться вне дома. Сара накупила ему кастрюль, сковородок и всякой утвари, которой он даже не знал и не собирался пользоваться, а в ванной повесила новые белые полотенца. Однако Сара действовала с умом и никогда не вторгалась на его территорию. Она была настолько довольна результатом и так расслаблялась в его доме, что Чарли счел их вкусы вполне совместимыми. Ему раньше не приходило в голову, что он плохо уживался с женщиной, которой приспичивало сменить прислугу или повесить занавески в цветочек вместо привычных его сердцу жалюзи, но теперь он осознал, что совершенно не хочет вернуться к традиционному быту, которым жил с Джулией.
– Забавно, но ты мне совершенно не мешаешь, – сказал он как-то.
– Ну, спасибо за комплимент! – рассмеялась Сара.
– Ты знаешь, о чем я.
Чарли только однажды испытал раздражение и укол страха, которые почти мигом рассеялись. Он вошел в спальню раньше обычного и застал Сару за рытьем в его ящиках.
– Что-то ищешь? – спросил он резко.
Сара обернулась.
– С поличным, – озорно улыбнулась она. – Мне нужно взглянуть на твои галстуки.
По опыту Чарли, женщины никогда не могли подыскать ему правильный галстук, и он собрался отговорить ее от безнадежной затеи, но Сара нахмурилась и вытащила что-то из задней части ящика.
– Что это? – спросила она.
Чарли уже давно не видел вампумного пояса. Он взял его и задумчиво изучил:
– Версии?
– Похоже на какую-то индейскую вещь.
– Правильно. – Он провел пальцами по крохотным, шероховатым на ощупь расписным бусинам. – Это вампум. Видишь мелкие белые горошины? Это ракушки. А темные складываются в узор, и это на самом деле надпись. Вероятно, в этом вампумном поясе скрыто какое-то послание.
– Откуда он?
– Он уже давно в нашей семье. Может быть, сотни лет. Я не знаю, откуда он взялся изначально, но якобы приносит удачу. Как талисман.
