– На седер? Куда?
– К нам, в Бруклин.
– Ты хочешь познакомить меня с родителями?
Он отлично знал, что родители Сары понятия не имели об их связи. Она объяснила, что они, помимо прочего, воображали или как минимум надеялись, что она еще девственница. Перспектива знакомства заинтриговала, но и встревожила Чарли.
– Ты правда думаешь, что это хорошая мысль?
– Они будут очень польщены. Не забывай, что они слышали о тебе как о владельце коллекции Келлера. Ты мой первый серьезный клиент. Они знают, какая ты для меня шишка.
В положенный день Чарли пересек Вильямбургский мост и въехал в Бруклин. Он плохо знал этот район. Вдоль берега протянулись бесконечные доки, всюду виднелись заводики, склады и фабрики, из-за которых это место сохраняло важнейшую роль в промышленном производстве страны. Это было, конечно, общеизвестно, но находилось в стороне от мира Чарли. Он приятельствовал с профессором, который жил в большом и красивом доме на Бруклинских Высотах у Проспект-парка; Чарли там несколько раз побывал. Дом напомнил ему просторные здания Вест-Сайда, а гулять по самому необъятному парку было одно удовольствие. Он знал, что несколькими милями восточнее находится Браунсвилл. Он слышал, что там проживает много евреев, но доподлинно знал только то, что это опасный трущобный район, где зародилась банда «Убийство инкорпорейтед». Но Флэтбуш-авеню уходила от парка на юг, и он решил, что сам Флэтбуш может быть вполне симпатичным районом.
Сара, само собой разумеется, снабдила его отличной картой, и он без труда нашел дом ее родителей. Она встретила его на пороге и проводила внутрь.
Там собрались все: ее родители, братья и сестра Рейчел с семьей. Пришла даже та самая тетушка Рут из Бронкса, которая ненавидела Роберта Мозеса. Чарли, как нееврей, чувствовал себя немного не в своей тарелке, но Адлеры вели себя как ни в чем не бывало. Он был почетным гостем, как и предсказала Сара.
– По ходу дела мы все объясним про седер, – утешила его Рейчел.
Эта мысль понравилась всем.
Доктор Адлер оказался в точности таким, как представлял его Чарли. Для главы семейства этот день был очень важен, и его лицо светилось удовольствием. Чарли понадобилась всего пара минут, чтобы втянуть его в разговор о любимых композиторах и пианистах, которых Чарли слышал в Карнеги-Холле.
Семейство желало послушать и о выставке Теодора Келлера, над которой так усердно трудилась Сара. Он рассказал и о давней истории знакомства с Келлерами, и о своей близкой дружбе с Эдмундом Келлером, и о том, как был польщен, когда Эдмунд возложил на него эту почетную обязанность.
– Для меня, – объяснил он, – хранение и показ коллекции – долг. Но этого мало. Я обязан выразить уважение и к самому наследию. – Он обратился к доктору Адлеру: – Представьте, что родственники вашего кумира-композитора передали вам все его бумаги, среди которых вы нашли десятки неизвестных сочинений и даже целые симфонии.
Это было встречено весьма уважительно.
– Серьезная ответственность, – кивнул доктор Адлер.
– Поэтому я бесконечно благодарен вашей дочери за столь прекрасную работу, – воспользовался случаем Чарли. – Мне это очень важно.
Доктор Адлер просиял. Семейство было в восторге. Оно и с самого начала держалось приветливо, но теперь прониклось к Чарли особой сердечностью.
Вкралась только одна фальшивая нота. Чарли подслушал, когда беседовал с Рейчел. Сара находилась в нескольких шагах от них и разговаривала с матерью.
– Ты так и не сказала, когда снова увидишься с внуком Адели, – донеслись слова миссис Адлер.
– Я не знаю. Наверное, скоро.
– Адель говорит, что он возил тебя в город обедать.
– Что, уже ничего не сохранить в секрете?
– Она говорит, что ты ему очень нравишься.
– Она, разумеется, знает.
– Да, он сам ей сказал. Он очень хороший врач.
– Верю.
– Ладно, не буду вмешиваться.
– Приятно слышать.
Чарли слушал так внимательно, что чуть не потерял нить беседы о детях, которую вел с Рейчел. Что еще за врач? Когда это Сара с ним обедала?
Затем настало время действа. Стол был накрыт безупречно. Все серебро начистили до блеска. Трапеза приняла неспешное, обрядовое течение. Происходящее попеременно объясняли то Рейчел, то мать, а иногда вставлял слово кто-нибудь из братьев.
– Пасхальная мицва
[86]
– рассказать новому поколению о нашем Исходе из египетского плена, – сказала Рейчел. – Поэтому церемония состоит из двух частей. Первая напоминает о рабстве в Египте, вторая – об освобождении.
– А это маца, то есть пресный хлеб, – подхватил Чарли, взглянув на блюдо, стоявшее в конце стола.
– Правильно. Три листа мацы. Кроме того, во время седера на пасхальном блюде лежат горькие травы в напоминание о скорбях рабства. И харосет – он похож на пасту – в память о растворе, которым евреи пользовались при строительстве египетских хранилищ. За овощи у нас петрушка. Мы макаем ее в соленую воду в память о наших слезах. Крутое яйцо и прожаренная баранина с косточкой – еще два символа. За трапезой мы выпьем четыре чаши вина в память о четырех Божьих обетах. Дети пьют виноградный сок.
Доктор Адлер начал седер с молитвы, за которой последовало омовение рук. Овощи обмакнули в соленую воду, средний лист мацы разломили надвое, после чего начался пересказ первого предания.
Вечер неспешно продолжался, и восхищенный Чарли наблюдал. Он и не знал, какая это красота. Когда прозвучало приглашение к седеру, но не по-еврейски, а по-арамейски, его поразил в самое сердце тот факт, что точно такой же обряд исполнял на Тайной вечере Иисус. Подумав же о столь ему знакомых немногословных епископалах Новой Англии, он задался вопросом, многие ли из них по-настоящему понимали богатое наследие Среднего Востока, куда уходила корнями их родная религия.
Затем пришла пора самому младшему из детей Рейчел задать четыре вопроса на Песах, и первый звучал так: «Чем эта ночь отличается от других ночей?»
До чего трогательно! Чарли подумал о Дне благодарения – семейном празднике, имевшем самые глубокие корни в американской традиции, о счастливых совместных трапезах. Это был настоящий праздник. Важный и уже с трехвековой историей. Рождество, разумеется, отмечали издревле, но современные рождественские торжества с обедами, деревом и даже Санта-Клаусом, которые нынче воплощали Рождество, по давности не могли и сравниться с Днем благодарения. Но здесь, в еврейской среде, существовала традиция, которая насчитывала не века, а тысячелетия.
И ей постоянно обучали детей. Пасхальное предание, четыре вопроса, смысл седера – во всем этом они активно участвовали. Доктор Адлер довольно подробно рассказал о значении бедствий и об Исходе из Египта, они же перечислили десять казней. После этого выпили вторую чашу вина, снова омыли руки и прочли молитвы.
