– Я все подумываю, не продать ли свои бумаги, – сообщил ему дядя Луиджи.
– С чего бы вдруг? – Клерк был мелким, юрким человечком за сорок.
– Рынок чуток упал.
– Его немного выдоили
[74]
, но нас это не удивляет.
– Бесконечный рост невозможен, – напомнил дядя Луиджи. – Посмотрите на недвижимость.
Действительно, начиная с 1925 года, вопреки удивительному буму на Фондовой бирже, общая стоимость домов в Америке неуклонно снижалась. Но клерк только пожал плечами.
– Недвижимость – одно дело, а рынок – другое. Фактом остается то, что за последние шесть лет он вырос в пять раз. Третьего числа сего месяца Доу-Джонс составил триста восемьдесят один. Это, знаете ли, исторический рекорд.
– Отчасти именно это меня и беспокоит, – сказал Луиджи. – Средняя цена акций превышает их доходность уже больше чем в тридцать два раза.
Клерк улыбнулся, показывая, что впечатлен такими познаниями маленького итальянца.
– Мы тоже считаем, что в будущем доходы станут не столь внушительными, однако мы не видим никаких причин для обвала рынка. Мы полагаем, что он перешел на более высокий уровень и стабилизировался. И я уверяю вас, инвестиции не прекращаются.
Дядя Луиджи задумчиво кивнул. Брокер сказал правду. Рынок по-прежнему насыщали деньгами, но вкладчиков к этому побуждали. Год назад этот верткий человечек вежливо уведомил его: «Сэр, мы сотрудничаем уже много лет, и ваши вложения превосходно обеспечены. Мы будем рады ссудить дополнительные средства, если вам угодно пополнить портфель ваших ценных бумаг». Луиджи отверг предложение, но задался вопросом, сколько одолженных денег уже гуляет на Фондовой бирже. Чем больше заем, тем сильнее напоминает предприятие мыльный пузырь.
– Значит, вы советуете придержать акции? – спросил он после паузы.
– Мы ожидаем скорого оживления рынка. Мне будет очень обидно, если вы окажетесь в стороне, – улыбнулся клерк. – Поверьте, я и сам покупаю.
Этим вечером Роуз Мастер приняла очень важное решение. Оно далось нелегко, и она обдумывала его довольно долго. Она полагала, что оно может сказаться на будущем благополучии и положении близких сильнее, чем им кажется. Муж и сын были каждый по-своему умны, но она считала себя более прозорливой.
Дело было в ньюпортском коттедже.
Вечером Чарли пришел на обед. Летом сын весьма ощутимо ее задел. За весь сезон он только однажды появился в Ньюпорте – несомненно, стараниями отца, который уговорил его приехать хотя бы разок, чтобы сделать приятное матери. Разумеется, он очаровал всех. Но ей от этого лучше не стало.
Она все больше о нем беспокоилось. Ему было почти тридцать, и он по-прежнему жил в Гринвич-Виллидже на Даунинг-стрит, хотя она не могла постичь, кому там может понравиться. Он притворялся, будто работает на отца, а последним, что она слышала, был слух, что он пишет пьесу. Она не знала, с какими женщинами он общается, и не желала знать. Судя по животу, он пренебрегал гимнастикой и слишком много пил. Настало время опомниться. Да и жениться. В конце концов, зачем рвать жилы для семьи, если никто не продолжит твое дело?
В общем, Роуз находилась в расстроенных чувствах и полагала, что должна высказаться начистоту. Но Уильям предостерег ее:
– Я понимаю, что он тебя огорчает, но не вздумай с ним ссориться. Этим ты его только оттолкнешь.
И вот нынче вечером, когда Чарли пришел на обед, она деликатно посоветовала ему следить за здоровьем, но тем и ограничилась.
Они поговорили обо всем подряд. Чарли поделился забавными историями о знакомых драматургах, и Роуз сделала вид, что ей смешно. Она спросила о его мнении насчет косметического ремонта в ньюпортском доме, и он прикинулся, что ему это небезразлично. Затем все вместе обсудили положение на Фондовой бирже. Роуз знала, что кое-кто находил курс излишне высоким, и вспомнила кошмар 1907 года. Но муж, похоже, ничуть не тревожился. Он заверил ее, что нынешняя ситуация разительно отличается от прошлой.
– Кстати! – сказал Чарли отцу. – Ты знаешь, у нас появился новый биржевой конкурент, прямо через улицу от наших контор? – Он оскалился в улыбке. – Ни за что не догадаешься, кто это. Мальчишка, чистильщик обуви.
– Чистильщик? – воскликнула мать.
– Богом клянусь. Он чистил мне ботинки и вдруг затеял давать советы насчет акций. У него есть свой портфель. Новости, между прочим, радуют: он сообщил, что рынок снова на подъеме.
– А у нас он числится? – с улыбкой осведомился отец.
– Вряд ли.
– Ну так привлеки его. Заработаешь на нем какие-то комиссионные.
– Ты же не всерьез? – подала голос Роуз.
Но Уильям пожал плечами:
– Сегодня рынок открыт для всех, Роуз. Все участвуют.
– Есть и еще новости, – продолжил Чарли. – У Эдмунда Келлера выходит новая книга об эпохе величия Рима. Она написана для широкой публики. Он надеется, что получился бестселлер.
Келлер взялся за эту книгу сразу, как только вернулся из Оксфорда, проведя там три счастливых года.
– Отлично, – сказал Уильям. – Мы купим пару штук.
– Может быть, устроишь для него прием? – спросил Чарли. – Ты же знаешь, как он к тебе относится.
Роуз решила воспользоваться случаем:
– Если пообещаешь заняться гимнастикой и согнать живот. И не отлынивать, если дашь слово.
– Ладно, договорились, – уныло ответил сын.
Когда Чарли ушел, Уильям поцеловал жену:
– Это было мило с твоей стороны. И умно. Чарли был искренне благодарен.
– Что ж, я рада.
Пора. Все, что было сказано за обедом, лишь укрепило ее решимость.
– Уильям, дорогой, – ласково сказала она, – мне от тебя кое-что нужно.
– Только попроси.
– Я хочу произвести кое-какие работы в ньюпортском коттедже. Сделать нечто по-настоящему исключительное.
– Ты уже подыскала декоратора?
– Вообще-то, милый, мне понадобится архитектор. И деньги. Можно?
– Не вижу причины, почему бы и нет. Сколько тебе нужно?
– Полмиллиона долларов.
В начале октября рынок акций, который проседал почти месяц, снова пошел в рост. До того как он достиг пика, люди говорили, что это ненадолго. В четверг, 17 октября, миссис Мастер устроила прием в честь выхода в свет «Могучего Рима» – произведения Эдмунда Келлера. Книгу очень хвалили.
Роуз засучила рукава. Она пригласила всех: людей, которые устраивали рауты, людей, даривших подарки, владельцев книжных магазинов, благодетелей Нью-Йоркской публичной библиотеки – жаль, что скончался Элайхью Паси, – и целую толпу издателей и журналистов, которых согнал Чарли. Присутствовали сливки светского, делового и литературного мира. Явиться изволил даже Николас Мюррей Батлер. В конце концов, такое крупное событие шло на пользу университету. Келлера усадили за стол и заставили подписывать книги. Двести штук смели подчистую, а Роуз купила еще пятьдесят, чтобы раздать друзьям, которые разнесут о книге весть.
