Справа по борту возник Губернаторский остров, затем – оконечность Манхэттена с ее маленьким фортом и парком. За ней показалась Ист-Ривер, украшенная лесом пароходных труб и высоченных мачт парусников. Слева по борту Сальваторе увидел высокие скалы Палисадов, уходящие к Гудзону. Через несколько секунд судно начало медленно поворачивать к хобокенскому причалу на берегу Нью-Джерси, где находились доки для немецких кораблей.
За рекой на многие мили раскинулся Нью-Йорк. Дома из кирпича и песчаника, улица за улицей; там и тут – скопления офисных зданий в несколько этажей. Неподалеку виднелся темный шпиль церкви Троицы, а дальше – устремленные в небо готические башни Бруклинского моста, однако еще грандиознее выглядел десяток небоскребов, высота которых превышала триста футов. Но пока пассажиры пожирали глазами город, Сальваторе начал думать кое о чем другом.
Все произошло у железной лестницы, которая вела на палубу. Именно там он подслушал слова отца. Другие дети не услышали, потому что уже свернули за угол.
Непосредственно перед этим родители разругались из-за дяди Луиджи. Отец сетовал на какой-то его поступок, а мать, как обычно, защищала дядю. Сальваторе не очень-то и прислушивался. Но потом отец повернулся к матери со словами:
– Знаешь, что будет на Эллис-Айленде? Твоего братца отправят домой.
– Не говори так, Джованни! – возмутилась мать.
– Но это правда. Я знаю, как это происходит, я говорил с человеком, который там побывал. Они проверяют не только глаза и грудную клетку – у них есть специальные врачи, которые вылавливают полоумных. Им рисуют на груди крестик, сажают на лавочку и беседуют. Одна минута – и готово! – Он подкрепил сказанное жестом. – Они знают свое дело. Это специалисты из лучших в Америке приютов для душевнобольных. Они мигом поймут, что твой брат не в своем уме, и отправят его обратно в Италию. Ecco
[51]
. Сама увидишь.
– Молчи, Джованни, я не желаю это слушать! – воскликнула мать.
Но Сальваторе прислушался. И когда они поднялись на палубу, он дернул отца за рукав и шепнул:
– Это правда, папа, что дядю Луиджи вышлют за то, что он сумасшедший?
Отец серьезно взглянул на него:
– Ш-ш-ш! Это секрет. Не смей никому говорить! Пообещай мне.
– Обещаю, папа, – сказал Сальваторе, но ему было страшно хранить эту тайну.
Они сошли с судна только через час. Его отец, Джузеппе и дядя Луиджи несли по тяжелому чемодану. Чемодан дяди из ротанга грозил лопнуть в любую секунду. Был еще деревянный сундук, который отвезли в тележке. Пассажиров третьего класса провели через причал к баркасу. Отец торопил своих, чтобы очутиться в первых рядах. Он переговорил с людьми, вернувшимися из Америки в Италию, и хорошо знал местные порядки.
– Иногда целый день маринуют на этом баркасе, прежде чем пустить на Эллис-Айленд, – сказали ему. – В такую погоду лучше находиться внутри, а не на палубе.
Когда все погрузились, путь до острова занял считаные минуты. И хотя им пришлось подождать, не прошло и часа, как они встали в очередь, медленно продвигавшуюся к широкому дверному проему.
Главную роль на Эллис-Айленде играло большое красивое здание красного кирпича, с четырьмя надежными башнями по углам, которые ограждали линию крыши огромного центрального зала. Очередь двигалась неспешно, но неуклонно. Внутри громогласно командовал какой-то человек, а носильщики забирали багаж. Мать Сальваторе не хотела отдавать чемодан из страха, что его украдут, но ее все равно заставили. Затем все вошли в вестибюль, и Сальваторе обратил внимание на мелкую белую плитку, покрывавшую пол. В вестибюле стояли военные врачи в темных мундирах и сапогах, а также помощники в белом, которые знали итальянский язык и говорили людям, что делать. Вскоре на Сальваторе оказалось несколько пришпиленных ярлыков. Он держался ближе к матери и Анне.
Затем мужчинам велели отойти в одну сторону, а женщинам и детям – в другую. Отцу, Джузеппе и дяде Луиджи пришлось их покинуть. Сальваторе расстроился, так как знал, что дядя не вернется, и крикнул: «До свидания, дядя Луиджи!» – но тот не услышал.
Перед Сальваторе молодой врач проверял глаза прибывшим. Сальваторе увидел, как врач пометил одного ребенка буквой «Т». Когда наконец подошла очередь семейства Карузо, он начал с крошки Марии, аккуратно касаясь ее глаза указательным пальцем. Затем сделал то же самое с Сальваторе. И Сальваторе испытал облечение, так как отец сказал, что ему могут приподнять веко крючочком и будет больно, а он должен набраться храбрости. Врач тщательно осмотрел Паоло, Анну и мать, после чего махнул им, чтобы проходили дальше.
Они оказались перед широкой квадратной лестницей. Отец предупредил их о ней.
– Это ловушка, – объяснил он. – Вам нужно быть очень осторожными, потому что за вами будут следить. Ни в коем случае не показывайте, что устали и запыхались.
И точно! Сальваторе увидел людей в форме, которые молча наблюдали за ними как снизу, так и сверху. Один стоял в углу лестницы и что-то говорил проходящим мимо.
Перед ними было большое семейство, и врачи провозились с ним долго. Движение очереди застопорилось, и Сальваторе совсем заскучал. Но вот оно возобновилось. Когда Сальваторе дошел до человека в форме, тот спросил его имя по-неаполитански
[52]
, чтобы он понял, и Сальваторе произнес его громко, так что человек улыбнулся. Но когда он обратился с тем же вопросом к Паоло, тот закашлялся. Человек ничего не сказал, но пометил грудь Паоло синим мелком. И через несколько секунд его увел другой. Мать пришла в крайнее волнение.
– Что вы делаете? – вскричала она. – Куда вы забираете моего сына?
– В кабинет врача, – сказали ей, – но не беспокойтесь о нем.
Затем один велел Сальваторе вдохнуть поглубже, и тот надулся так, что грудь выпятилась, а человек кивнул и улыбнулся. После этого другой субъект осмотрел его волосы и ноги. Проверка всех заняла какое-то время, но наконец его матери сказали, что можно проходить.
– Я буду ждать здесь, пока вы не вернете мне сына, – заартачилась она, но ей ответили, что ждать придется в регистрационном помещении, и у нее не осталось другого выхода.
Они вошли в это помещение через большую двойную дверь. Оно напомнило Сальваторе церковь: огромное пространство с красным плиточным полом, боковыми нефами, уходящими ввысь стенами и высоким сводчатым потолком в точности повторяло романские базилики, разбросанные по всей Италии. В двадцати футах над их головой тянулся железный балкон, откуда за ними тоже следили чиновники. В дальнем конце виднелся ряд из четырнадцати столов, перед каждым из которых стояли длинные очереди, и люди сновали взад и вперед между разделительными ограждениями, но скопилась еще и толпа тех, кто в очередь не встал и ждал.
