– В нашем доме был раб, похожий на дядю Тома, – сказал Фрэнк. – Его звали Гудзон. Мой дед его знал. Он был вполне доволен, насколько мне известно. И уж точно не жаловался.
– Он был не раб, а вольный, – поправила его Хетти. – И потерял единственного сына, которого взяли в плен и, очевидно, продали на Юге. Твои родные искали мальчишку годами, но без толку. Мне твой отец рассказал.
– Может быть, – признал Фрэнк. – Но эта книга – сентиментальная сказочка про старого раба, который всех любит. В жизни таких дядюшек Томов не бывает.
– Это, милый, только показывает, что ты ее не читал. Дядя Том такой же настоящий, как мы с тобой, и совершенно не сентиментальный. Когда нужно, он подбивает рабов на побег. А дальше говорится о том, как рабов разлучают с детьми, секут и продают. Скажешь, и этого не бывает?
– Пожалуй, не скажу, – ответил Фрэнк.
– Все говорят, что это замечательная книга.
– Только не на Юге. Я слышал, в Арканзасе один продавал ее – так вылетел из города. Южане говорят, что эта книга – подсудная клевета. Они в ярости.
– Значит, им нужно покаяться.
– На самом деле оно и неудивительно, – снисходительно продолжил Фрэнк. – Злодей из книги – типичный южанин-рабовладелец.
– Вот если бы ты прочел, – возразила Хетти, – то знал бы, что он янки, переехавший на юг. А джентльмен-южанин, который там описан, – человек добрый.
– Ну а южанам эта книжка все равно не нравится.
– Фрэнк, дело не в ком-то одном. Речь идет о системе.
Они дошли до Тридцать шестой улицы. Мастер остановил кеб, надеясь, что посадка отвлечет жену, но не тут-то было.
– Система, Фрэнк, – продолжила она, как только они уселись, – в которой один человек владеет другим как вещью. Это христианская книга. – Хетти извлекла ее с явным намерением вручить ему. – Вызов для всех христиан. Как можно мириться с таким злом в нашей стране?
– И что же ты предлагаешь? – устало спросил он.
Хетти помолчала. Было ясно, что она все уже решила.
– По-моему, Фрэнк, – сказала она тихо, – нам нужно подумать, стоит ли иметь дело с рабовладельцами.
«С ума сошла?» – чуть не воскликнул он. Но к счастью, осекся и выдержал некоторую паузу.
– В Нью-Йорке трудно быть купцом и не иметь отношения к торговле хлопком.
Это было мягко сказано. Ньюйоркцы на протяжении поколений усердно обхаживали тех, кто выращивал хлопок: сначала покупали хлопок-сырец для отправки в Англию (хотя плантаторы-южане, будь они посообразительнее, могли бы сами возить его напрямую и сэкономить на комиссионных), а после так прочно связали с Югом свои финансовые и торговые операции, что их трудно было помыслить врозь. Фрэнк Мастер не только перевозил хлопок, но и продавал южанам товары и выделял им кредиты. Это составляло значительную часть его бизнеса.
Хетти накрыла его руку своей.
– Я понимаю, Фрэнк. Это будет трудно. Но ты ведь праведный христианин. Я вышла замуж не из-за денег, – улыбнулась она.
«А я женился на тебе не для того, чтобы ты мешала их делать», – подумал он. Пока кеб вез их к дому, он больше ничего не сказал, но ощутил решительный настрой жены. За десять лет брака у них не возникло ни единой крупной ссоры, и он не представлял, как она будет выглядеть.
Примерно в то время, когда Фрэнк и Хетти Мастер поднимались на смотровую площадку обсерватории, Мэри О’Доннелл готовилась проститься с друзьями. Они, все четверо, приятно провели полуденный час – Мэри, Гретхен, Теодор, младший брат Гретхен, и кузен Ганс.
Мэри любила маленького Теодора. Он был на пять лет моложе Гретхен, его синие глаза были темнее и очень широко посажены. В отличие от сестры-блондинки, он унаследовал от отца каштановые кудри. И с малых лет обнаруживал редкое уважение к своей личности. Когда какая-то леди в лавке, движимая самыми добрыми чувствами, спросила: «А как тебя называют – Тедди?» – пятилетний Теодор помотал головой. «Почему, сладенький?» – «Потому что, – торжественно ответил он, – я этого не хочу». К десяти годам он объявил, что не собирается идти по стопам отца и заниматься шоколадом. «А чем же тогда, Теодор?» – спросили дома. «Чем-нибудь, в чем нет шоколада». Это не на шутку расстроило его мать, но отец проявил большее понимание. «Оставь его в покое, – сказал он. – Этот бизнес не так уж хорош». Гретхен и Мэри постоянно брали Теодора с собой, хотя он был совсем мал.
Другое дело – Ганс. Мэри редко видела его, хотя Гретхен и рассказывала о кузене. Мэри знала, что он парень серьезный, работает у фортепианного мастера. Раз или два он попадался ей на глаза, но повода познакомиться не возникало, а Гретхен явно не собиралась приводить его к О’Доннеллам в дом.
Однажды Мэри, уже два месяца работавшая у Мастеров, прогуливалась с Гретхен, и подруга выразила желание заглянуть в мастерскую к кузену. Они не задержались надолго, но Мэри удалось хорошо его рассмотреть. Высокий худощавый юноша за двадцать, с уже редевшими соломенными волосами и в маленьких очках в золотой оправе. Ганс явно был занят, но вел себя вполне приветливо. Гретхен попросила его что-нибудь сыграть. «Он большой молодец, – сказала она. – Ему поручают опробовать пианино перед заказчиками». Но Ганс ответил, что не сейчас, и они ушли. Он очень серьезно относился к работе. Мэри это понравилось.
Спустя неделю Мэри случилось проходить мимо фортепианного магазина, и она решила зайти. Ганс вспомнил ее не сразу, но затем улыбнулся и продемонстрировал пианино, над которым трудился. Она задала несколько вопросов, и он объяснил, какое использует дерево, как формует его и скрепляет. Затем подвел к уже готовому пианино и показал, как оно настроено.
Он говорил очень тихо и время от времени серьезно смотрел на нее через свои очки в золотой оправе. И под конец – возможно, просто стремясь от нее отделаться, – подошел к самому лучшему пианино, сел и заиграл.
Мэри плохо разбиралась в музыке, хотя любила петь. Она слышала игру на пианино в театре и, разумеется, в салуне, но никогда не внимала ничему подобному. Ганс играл сонату Бетховена, и ее заворожила красота и сила музыки. И Ганс ее тоже околдовал. Он был истинным мастером, и руки красивые, но самым поразительным стало его преобразившееся лицо. Она увидела сосредоточенность, абсолютную концентрацию, интеллект – и некоторую отрешенность. До нее дошло, что он, играя, переходил в иной мир. Она ничего не знала об этом мире, но видела, что Ганс переселился туда у нее на глазах, и была очарована. Она и не осознавала, как он прекрасен.
И вдруг ей пришла в голову мысль. В детстве она постоянно слышала слова священников об ангелах и всегда представляла их такими, как на картинах, с безмятежными лицами и неправдоподобными крылышками. Но, видя лицо Ганса, она решила, что нет – вот он, ангел, исполненный красоты и духа, ума и силы!
– Вам нужно зарабатывать игрой, – сказала она, когда он закончил и вернулся с небес на землю.
– О нет, – возразил он с легкой грустью, – вы просто ни разу не слышали настоящих пианистов. – Он добродушно улыбнулся. – Мне пора возвращаться к трудам, Мэри.
