Он оказался в отличной компании. Не сам ли Вашингтон в прощальной речи предостерег американский народ от вмешательства в зарубежные распри? Джефферсон, знаменосец европейского просвещения и бывший парижанин, сказал о том же: пусть Америка поддерживает честные, дружеские отношения со всеми народами, но не вступает ни с кем в альянс. Мэдисон согласился. Даже великий дипломат Джон Куинси Адамс, поживший во многих странах – от России до Португалии, сказал то же самое. Европа была источником неприятностей.
Их мудрость была доказана двенадцать лет назад, когда Британия вступила в тяжелейшую борьбу с империей Наполеона, а Соединенные Штаты, повязанные с Францией договором о дружбе, очутились в ловушке между противоборствующими сторонами. Уэстон испытал сперва раздражение, когда Британия, не будучи в силах снести нейтральные торговые отношения Америки с врагом, начала чинить препятствия американскому судоходству, затем отчаяние, когда споры переросли в более серьезный конфликт, а после – ярость, когда в 1812 году Америка и Британия вновь оказались в состоянии войны.
У него остались горькие воспоминания о ней. Британская блокада Нью-Йоркской бухты едва не разорила его торговлю. Бои вдоль Восточного побережья и дальше, в Канаде, обошлись в десятки миллионов долларов. Проклятые британцы даже спалили президентский особняк в Вашингтоне. Когда это скотство закончилось три года спустя и Наполеон сошел с подмостков истории, облегчение Уэстона дополнилось железной решимостью.
Америка впредь не должна попадать в подобное положение. Она обязана быть прочной, как крепость. Недавно президент Монро пошел и на большее. Он заявил, что в целях подлинной безопасности Америки необходимо сделать сферой ее влияния все западное побережье Атлантики – Северную Америку, Карибские острова и Южную Америку. Другие страны пусть ссорятся, если им нравится, в Европе, но не в Америках. Это было дерзкое заявление, но Уэстон был полностью с ним согласен.
Зачем американцам заокеанский Старый Свет, когда у порога есть собственный, необъятный континент? Могучие реки, пышные долины, бескрайние леса, великолепные горы, плодородные равнины – страна бесконечных возможностей, протянувшаяся на запад и обгоняющая закат. Богатство и вольница целого материка на тысячи миль – бери и пользуйся!
И эту великую правду, эту грандиозную панораму Уэстон хотел донести до сына в их путешествии на запад.
Ибо как минимум для Нью-Йорка и для Мастеров в частности недавно построенный канал был составным элементом этого величественного уравнения. И Мастер постарался растолковать Фрэнку его важность еще до отъезда. Разложив на столе в библиотеке карту Северной Америки, он показал главное:
– Посмотри, Фрэнк, вот Аппалачи, они начинаются в Джорджии и тянутся вдоль всего Восточного побережья. В Северной Каролине они превращаются в Грейт-Смоки-Маунтинс. Дальше проходят через Виргинию, Пенсильванию, Нью-Джерси и вступают в Нью-Йорк, где становятся сперва Катскильскими, а потом – Адирондакскими. Все старые тринадцать колоний находились с восточной стороны Аппалачей. Но будущее за другой стороной, Фрэнк. Великий американский Запад.
И он размашистым жестом прочертил путь до Тихого океана.
Те области, что уже принадлежали Соединенным Штатам, были закрашены. Территория, лежавшая далеко на западе, за Скалистыми горами, – нет. После войны 1812 года испанцы отдали Флориду, но их огромная Мексиканская империя еще тянулась вдоль Тихоокеанского побережья до графства Орегон – открытой местности, которую Америка и Британия контролировали совместно. Однако огромный пласт к востоку от Скалистых гор, простиравшийся от Канады до самого Нового Орлеана, был закрашен. Это была Луизианская покупка – территория величиной со старые тринадцать штатов, взятых вместе, которую Джефферсон за бесценок приобрел у Наполеона.
– Наполеон был великим полководцем, но никудышным дельцом, – сказал Уэстон Фрэнку.
Бо́льшая часть Луизианской покупки еще не разбилась на штаты, хотя Уэстон считал это делом времени. Но он обратил внимание сына на области, расположенные ближе к западу и ниже Великих озер.
– Взгляни на эти новые штаты, Фрэнк. Огайо, Индиана, Иллинойс, над ними – Мичиган, а внизу – Кентукки и Теннесси. Они богаты всем, особенно зерном. Будущие закрома мира. Но Нью-Йорку не достается ничего. Все зерно, домашняя скотина и другие товары с запада текут на юг, сперва по реке Огайо, а потом по Миссисипи, – Уэстон провел пальцем линию через огромные речные бассейны, – пока не достигнут Нового Орлеана для перевозки морем. – Он улыбнулся. – Поэтому, мальчик мой, мы и построили канал Эри.
География явно благоволила к жителям Нью-Йорка. Близ Олбани на западном берегу Гудзона, в том месте, где в него впадает река Мохок, между Катскильскими и Адирондакскими горами, существовало широкое и проходимое ущелье, где можно было проложить канал. Отойдя от Гудзона, этот канал протянулся до Великих озер на Среднем Западе.
– Вот здесь, – сказал Уэстон, – сразу под озером Онтарио и рядом с озером Эри, находится город Буффало. В него привозят всевозможные товары. А канал заканчивается чуть ниже.
– Значит, теперь мы можем возить товары на восток, а не на юг?
– Именно так. Сухопутные перевозки обходятся дорого и занимают много времени. Но по каналу баржи с зерном дойдут от Буффало до Нью-Йорка всего за шесть дней. А цена… Она падает с сотни долларов за тонну до пяти. Это меняет все. Богатства Запада потекут через Нью-Йорк.
– Наверное, это не очень приятно для Нового Орлеана.
– Нет… Но это его забота.
Вчера Уэстон и Фрэнк целый день осматривали последние секции канала. Счастливые часы! Инженер устроил им экскурсию. Фрэнк занимался любимым делом, а Уэстон с гордостью отмечал, что инженер впечатлен его толковыми вопросами.
Но сегодня он хотел показать сыну еще кое-что.
Во время путешествия он уже раз или два об этом заговорил. Едва они отчалили по Гудзону, Уэстон оглянулся на величественные скалы Палисады, вдали за которыми покоилась в золотой дымке Нью-Йоркская бухта, и спросил:
– Правда, красивый вид, Фрэнк?
Но угадать мысли мальчика было трудно. В Вест-Пойнте, когда они любовались великолепием простершейся на север долины Гудзона, Уэстон, у которого от романтики этого зрелища всегда захватывало дух, вновь обратил его внимание на красоты.
– Очень здорово, па, – ответил Фрэнк, но отец заподозрил, что он попросту подыграл.
Пустившись в долгий путь на запад мимо озер и гор, взирая на красочные панорамы и сказочные закаты, Уэстон деликатно показывал Фрэнку то одно, то другое – пусть парень проникнется.
Он собирался показать сыну не только просторы и богатства материка, но и духовные особенности Америки – великолепие бескрайних земель, грандиозность свободы, природное изобилие и справедливые притязания на величие. Старый Свет был не менее живописным, но далеко не столь грандиозным. Здесь, в долине Гудзона, воплотилась она, природа, распространявшая свое царство на равнины, пустыни и горделивые горы Запада – непопранная, покоящаяся в руце Господней. Америка, какой видели страну ее подлинные сыны на протяжении бессчетных веков, пока не явились его собственные предки. Он хотел поделиться с сыном и увидеть, как овладеет его сердцем это великое чудо.
