Иногда единственные мысли, которые я вверяла дневнику, касались моих страхов, потому что мама почти всегда лежала в постели, завернувшись в одеяло. Быть может, она больна? Также я писала о том, что думала, что она больше не хочет видеть нас с Ником, потому что любила Мэган больше, чем нас. Я действительно беспокоилась, что мама много курит. На сигаретных пачках писали, что курение убивает. Я вообразила, что она умирает от рака легких, потому что не читала предупреждение. Мама выкуривала около сорока сигарет в день. Неужели она умрет, как и Мэган? И что тогда? Папа не сможет заботиться о нас.
Я спрашивала себя, нужно ли мне спросить маму насчет того, хочет ли она, чтобы я убиралась в доме и ходила за покупками. Я беспокоилась, что у нас практически не было еды. Но я не могла сказать обо всем этом, поэтому, когда я изливала свои мысли на бумаге, мне становилось легче. Я сидела на кровати, подперев рукой подбородок, а Ник читал свои комиксы. Обычно папа читал нам перед сном, но теперь он сказал, что мы слишком взрослые для этого. Когда папа работал в Лондоне, он очень уставал. У него под глазами появились огромные темные круги. Он вставал в шесть утра и не возвращался домой до самого ужина. И первое, что он делал, придя домой, – открывал бар и наливал себя джин.
Ведение дневника очень помогало мне в ночное время, в противном случае я отправлялась в постель в таком подавленном настроении, что не могла заснуть. Мне становилось очень грустно.
28
Наступила пятница, и олимпийцы (то есть мы с Глорией) отправились на вечерний сеанс в бассейн. Я сказала ей, что завтра можно было бы снова пойти поплавать. В действительности же мне хотелось взять несколько уроков кроля, поскольку я обнаружила, что совсем потеряла форму. Сегодня нас даже обогнали какие-то веселые пенсионеры.
– Не обижайся, – сказала я, пока сушила волосы в раздевалке.
– Все в порядке, – ответила она, а потом спросила, не хочу ли я поужинать с ней. Она собиралась приготовить свое фирменное овощное жаркое. Я поинтересовалась, какое вино она предпочитает: красное или белое.
Пока я резала травы для блюда Глории, она во всех подробностях рассказывала мне, как прошла неделя. Я обрадовалась, что в этот вечер она составила мне компанию, потому что мне нужно было отвлечься. Весь день я была не в состоянии нормально соображать. Я сидела в магазине и мечтала о Джеке, словно снедаемый любовью щенок. Я улыбалась про себя, размышляя, как стратегически верно была спланирована наша ночь. Поскольку все произошло с четверга на пятницу, наутро не возникло неловкости, потому что Джек уезжал домой. Я облегченно вздохнула, радуясь, что есть выходные и у меня будет возможность восстановиться и с наслаждением предвкушать нашу встречу на следующей неделе. Эта схема с квартирантом с понедельника по пятницу – просто идеальна. В действительности все отношения, по моему мнению, должны были быть такими. Тогда у них имелись неплохие шансы на выживание.
На этой неделе Глория была в отъезде, поэтому она не знала, что я ходила на свидание к Джеку, не говоря уже о том, что я переспала с ним. Я не могла дождаться, чтобы рассказать ей обо всем! Когда я проснулась сегодня утром, Джек уже ушел на работу, но на своей стороне кровати он оставил мне записку. Я схватила ее, боясь, что он написал, будто мы не должны были этого делать и нам нужно забыть о случившем.
Джилли, не хотел будить, ты очень крепко спала. И, кстати, ты тоже разговариваешь во сне. Ты говорила что-то насчет того, как великолепен был Джек Бейкер и что на следующей неделе хотела бы снова пойти с ним на свидание. P.S. Ты упомянула еще о том, что наденешь свое лучшее платье, танцевальные туфли, и никаких трусиков. P.P.S. Ты горячая для своих тридцати пяти.
Я перекатилась на другую сторону кровати, начала колотить ногами по матрасу и закричала от восторга, радуясь, что человеку присущи греховные мысли. Кроме того, я чувствовала себя спокойно, потому что прошлой ночью мне хватило смелости признаться ему, сколько мне на самом деле лет. «Тридцать пять. Я люблю женщин постарше», – воображала я, как он это говорит. «Но мне нет еще тридцати пяти, – смеясь, ответила бы я, – к тому же я совсем не намного старше тебя».
Я горланила в душе «Кто хочет стать миллионером», песню из фильма «Высшее общество», самым высоким голосом, на какой только способна. Мне совершенно не хотелось завтракать, и мы с Раскином чуть не пропустили утреннюю прогулку в парке, потому что мои ноги едва касались пола. Я буквально парила от счастья. Затем под нашим дубом я, конечно же, рассказала друзьям о моем незабываемом свидании, опустив, разумеется, некоторые подробности.
– Ох, как бы мне хотелось оказаться в твоем возрасте, – сказал Уолтер, беря меня за руку и пытаясь закружить в вальсе. – Я бы украл тебя, Джилли.
Сэм отвела меня в сторонку и сказала, что у нее было хорошее предчувствие относительно Джека Бейкера.
Брижит хотела расспросить о ресторане и узнать, удалось ли мне попробовать морского окуня.
Ариэля в парке в этот день не было. И я знала, что он придет в ярость из-за того, что пропустил сплетни.
Мэри курила сигарету, глубоко затягиваясь, и выглядела непривычно тихой.
Был только один человек, который в тот день опоздал. Я имела в виду Гая.
– Размельчи чеснок тоже, – попросила Глория.
Глория смелый повар, которому совершенно не нужно следовать рецептам. Она, как и я, любила поесть и сегодня вечером готовила мой любимый пудинг и пекла лимонный пирог с безе. Я часто воспринимала Глорию как маму, которую потеряла после смерти Мэган.
Я любила наши вечерние посиделки с Глорией. В ее гостиной никогда не наблюдалось ваз с цветами, а все стены были увешаны рисунками и фотографиями Гиннеса, ее кота. И каждый предмет здесь имел свою историю. Она коллекционировала произведения искусства со всего мира: марокканские ковры, светильники, которые купила в Марракеше, льняные подушки с французского блошиного рынка. Глория всегда спала на тоненьком матрасике на полу и никогда на мягкой двуспальной кровати. Ее любимым предметом была стеклянная фигурка, которую подарил ей бывший начальник, с выгравированным изображением Святой Терезы.
В рамках стояли фотографии ее умерших родителей. Мать Глории умерла от рака, когда ей было слегка за пятьдесят, а отец всего два года назад в возрасте восьмидесяти шести лет. Тогда Глория несколько месяцев почти не выходила из дома, его смерть стала для нее настоящим ударом. Я вытаскивала ее в парк погулять с Раскином, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом. И приносила ей еду: горячие супы и тушеные блюда. Иногда я просто сидела с ней воскресными вечерами, чтобы только дать ей почувствовать, что она не одна. Дело в том, что отец Глории всегда навещал ее по воскресеньям. Он помогал ей с садом, а вечером они шли вместе в паб. Когда он умер, я жила с Эдом. Иногда я спрашивала себя, сможет ли она когда-нибудь взять себя в руки и вернуться к нормальной жизни. Но Глория – это замечательный пример несгибаемости человеческого духа. Невозможно было представить, что под ее жизнерадостной внешностью скрывается человек, перенесший столько тягот. За эти годы я узнала, что когда ей было пять, у нее умер брат Лори от синдрома внезапной детской смерти. Глория рассказывала, что после этого она долгое время не могла даже есть и все время чувствовала себя нездоровой, потому что винила себя в его смерти. Она вспоминала, как мать, чтобы как-то накормить ее, силком запихивала в нее кашу. После смерти братика она осталась единственным ребенком в семье, а ей этого совсем не хотелось. Глория сказала, что этот случай заставил ее быстро повзрослеть; как и я, она знала, что значит жить в атмосфере печали.
