– То, что ты отдаешь, стоит больше того, что ты получаешь.
Она улыбнулась. Еще одна слезинка. Женщина прошептала:
– Благодарю вас.
Это была одна из причин, по которым она его любила. Он отдавал, ничего не желая взамен. Она посмотрела через стекло.
Он спросил:
– Ты спишь?
Она пожала плечами:
– Время от времени.
– Сны видишь?
– Ничего такого, о чем стоило бы говорить.
Минута прошла в молчании. Женщина поцарапала свой ноготь, потом посмотрела за окно. Там переливался океан. Над крышами плыл клин из двух дюжин пеликанов, направляясь вдоль берега на север. Она попробовала еще раз.
– Кто-нибудь когда-нибудь говорил вам, что собирается покончить с собой?
– Да.
– И что вы сделали?
– Я сделал все, что мог, и оставил остальное Господу.
– У вас на все есть ответ.
Старик ждал. У него было время для нее. И за это она его тоже любила. Она скучала по нему, но не более.
Она повернулась к нему. Он знал, что она действует намеренно. С целью. Заканчивает то, что начинает. Она не склонна к преувеличениям, что странно, учитывая ее профессию.
– Да?
Она негромко заговорила:
– Вы думаете, что Господь прощает будущие грехи?
– Он вне времени.
Она покачала головой:
– Я не совсем понимаю.
Он кивнул, пожал плечами, улыбнулся.
– Я тоже.
Еще один взгляд за окно.
– Вы хотя бы честно говорите об этом.
– К чему лгать? – Он закончил свою мысль: – Я думаю, что Господь видит и слышит и наше прошлое, и наше настоящее, и наше будущее в настоящем времени.
– Для меня это не слишком хорошее предзнаменование.
– О… – Он улыбнулся. – Возможно, как раз наоборот.
Он ждал. Она повертела в руках носовой платок, покачала головой и вытащила из кармана конверт.
– Учитывая события последних нескольких месяцев, у меня было время подумать. Кое-что привести в порядок. Я назначила вас душеприказчиком. Если что-то случится, я хочу, чтобы вы за всем проследили. Просто на всякий случай. И… – Быстрый взгляд на священника: – Произнесите речь на моих похоронах.
Он взял конверт.
– Я думал, что ты выступишь на моих.
Она огляделась по сторонам, посмотрела за окно на деревья, стараясь придать своему голосу не слишком обреченное звучание. Она протянула священнику кольцо с двумя ключами.
– Это от моего пентхауса и от ячейки в банке. Все, что вам потребуется, там. Фамилия моего адвоката – Суишер. Он подготовит бумаги.
– Разве не лучше заняться этим твоему агенту или тем, кого ты любишь?
По щеке покатилась слеза. Женщина прошептала:
– Мои любимые. – Ей даже удалось коротко хихикнуть. Она отвернулась. – Мой бывший муж номер три выйдет из себя, но вы получите все. Распорядитесь этим по вашему желанию.
Его глаза сузились.
– Следует ли мне беспокоиться за тебя?
Она взяла его руку в свои.
– Я не тороплюсь. Мне лучше. Правда. – Вымученная улыбка. – Я просто… планирую. На всякий случай, понимаете? Только и всего. При дневном свете все не так уж плохо. – Женщина резко опустила голову. – Но когда солнце заходит и… на моем балконе становится так темно… – Ее голос прервался.
Женщина посмотрела на часы на запястье священника, потом на солнце за окном.
– Я опаздываю. – Она преклонила колени. – О боже, мне искренне жаль…
Он подался вперед, снова окунул палец в масло, нарисовал крест у нее на лбу. Масло оказалось теплым.
– Ego te absolve a peccatis tuis in nomine Patris et filii et spiritus sancti
[2]
.
Женщина встала, дрожащими губами поцеловала его в щеку, потом поцеловала второй раз, намочив его щеку слезами. Изо всех сил сдерживаясь, чтобы с ее языка не сорвалось признание, она прикусила его, сжала губы, отступила назад и ушла. Она остановилась перед алтарем – в ней подняло голову неверие – и прошептала:
– Отец?
Священник встал в своем белом облачении, опираясь на трость, в которой не нуждался.
– Да?
– Это между вами и мной, верно?
Он кивнул:
– Это касается лишь нас троих.
Теперь его голос стал крепче. Над ним возвышался крест. Больше священник ничего не сказал. Женщина в последний раз преклонила колени и закрыла глаза. Вскоре она сама поговорит с Ним.
Священник выпрямился:
– Дитя мое…
Она ждала.
Он сделал шаг.
Она негромко сказала:
– Отец, все фильмы заканчиваются. Все занавесы опускаются.
Он поднял палец. Его глаза сузились. Он открыл рот, чтобы ответить.
Женщина не пошла по центральному проходу, предпочла уйти под боковыми сводами. Она распахнула заднюю дверь. В лицо ударил соленый воздух. Она надела на голову шарф, закрыла глаза солнечными очками и пошла прочь под голубым небом, усеянным белыми облачками.
– Прощайте, отец.
Глава 1
Рождественский сочельник, восемнадцатью часами ранее
Я потер глаза, сдул парок с моего кофе и повел машину коленями. Я никого не обгонял, и меня никто не обгонял. Я просто занял свое место в потоке. Не привлекал внимания. В этом я был мастером. На спидометре стрелка замерла около цифр семьдесят семь миль в час, как и у всех остальных путешественников, направлявшихся ночью на север. Загипнотизированный прерывистой линией, я начал возвращаться назад во времени. Девять лет? Или все-таки десять? Поначалу дело пошло медленно: каждая минута складывалась в один день, каждый день – в год. Но я сидел в машине, и дни выстроились, словно домино за ветровым стеклом. Время было и мгновением, и долгим сном.
Меньше чем за семь часов я пересек Флориду от юго-западной оконечности до северо-восточного угла. Я перестраивался, пытаясь выбраться из похожих на спагетти развязок, где шоссе I-10 на северном берегу реки Сент-Джонс пересекалось с I-95, проехал на юг по мосту Фуллер Уоррен и въехал в тень больницы Ривер-сити – полудюжины или около того зданий, поднимавшихся и расползавшихся вдоль Южного берега. Джексонвилл, возможно, не настолько хорошо известен, как Чикаго, Даллас или Нью-Йорк, но ночное небо над ним красивейшее из тех, что я видел, и больница вписывается в этот вид.
