Она прилегла рядом с Романом, погладила его. Нет, парень
вырубился прочно. А жаль, Катрин вполне могла бы выдержать еще один сеанс секса
на троих… Эх, ну почему ей так сильно понравился какой-то нищий русский, нет
чтобы Роману быть богатым, как Лоран…
Ой, нет, был бы Роман богат, только бы она его и видела
здесь, в своей постели! Чем она его может привязать к себе надолго? Это сейчас
она хороша, как роза сорта «Гейша» или даже «Мари-Поль», а через
год-два-три-четыре-пять…
Катрин ненавидела такие мысли, но, хоть тресни, они лезли в
голову сами собой. Любовники – это хорошо, и всяческое разнообразие в постели –
вещь замечательная, но иногда хочется чего-то… постоянного. Нет, старого мужа
она бы не хотела… Вот если бы закрепить за собой такую конфетку, как Роман!
Ага, закрепишь его! Чем? У нее же ничего нет, кроме этой студии, кучи барахла и
недостроенного дома в устье Луары, близ Нанта (Катрин была родом из Нанта и
питала к его окрестностям сентиментальное пристрастие). Последний взнос за
строительство она надеялась получить от Лорана. Жить, строго говоря, и самой не
на что, где ей еще содержать юного любовника! То есть, пока она с Лораном, ей
будет на что содержать Романа. А если…
Роман заворочался, вскочил.
– Ты что? – встревоженно спросила Катрин.
– Мне надо позвонить. – Голос его со сна был грубым. – Надо
узнать, как там Эмма…
– Кто?! – так и взвизгнула Катрин.
– Моя мать. Я ее часто зову просто по имени – Эмма. Где твой
портабль?
– С ума сошел, – сказала Катрин недовольно. – Сейчас
глубокая ночь, она спит.
– Ничего, проснется. Где портабль?
Пожав плечами, она подала ему телефон. Роман набрал номер,
подождал, потом выругался:
– У нее отключен телефон. Или разрядился… Ничего не понимаю!
Ничего!
Снова упал в постель, обнял подушку – подушку! Катрин словно
и не было рядом! – и мгновенно уснул. Вот мерзавец, а? Она что, привезла его к
себе, чтобы он спал? Он с ней должен спать, а не сам по себе!
Бессмысленно возмущаться. Роман был в совершенной отключке.
А Лоран, интересно, что сейчас делает? Спит? Один или…
Катрин вдруг стало нехорошо. Не слишком ли они с Лораном
отдалились друг от друга? Нужно завтра же его найти, найти обязательно!
А может быть, прямо сейчас ему позвонить, напомнить о себе?
Но портабль так и остался у Романа…
«Ладно, завтра. Все завтра», – подумала Катрин и уснула,
уверенная, что утро, по обыкновению, принесет облегчение душе и ответы на
вопросы, которые не давали покоя вечером.
Однако утром Роман был по-вчерашнему мрачен, завтрак,
который принесли из бистро на первом этаже, жевал не глядя и то и дело
принимался снова и снова названивать мамаше, телефон которой был отключен
по-прежнему. В конце концов Катрин возненавидела эту толстую русскую дуру (ведь
все русские женщины ужасно толстые, наверняка и мамаша Романа такая же,
несмотря на свое вполне приличное, европейское имя!), которой наплевать на
беспокойство сына о ее же собственном здоровье. Вот если бы у Катрин был сын,
она не стала бы так мотать ему нервы…
Если бы у Катрин был сын?!
Что за чушь собачья!
Наконец ей надоело смотреть на бледное и злое от тревоги
лицо Романа. Тем более что и у самой на душе кошки скребли: сколько ни
названивала Лорану (попеременно с Романом), портабль был по-прежнему отключен
или недоступен. На домашнем телефоне – автоответчик.
И вдруг… вдруг домашний номер оказался занят! Катрин
подумала, что попала не туда. Набрала снова – занято. А через несколько минут
снова длинные безответные гудки. Но ведь только что кто-то говорил по телефону!
Кроме Лорана, говорить по нему не мог никто. Прислуга
приходит во второй половине дня, и то если Лоран отсутствует: он не выносит
суеты с метелками и пылесосами. Значит, он дома, просто не хочет брать трубку.
А портабль отключил…
Что это значит? Такого на памяти Катрин еще не было.
Нет, надо что-то делать… Надо ехать к Лорану, вот что! А
Роман пусть дома посидит.
Катрин торопливо начала краситься и переодеваться. Роман был
в ванной.
– Я ухожу! – крикнула она, набрасывая куртку, и в это время
он вышел одетый и направился к своим мокасинам, брошенным в прихожей. По
какой-то непонятной национальной привычке он снимал обувь, когда входил в
квартиру. Раньше Катрин думала, что так поступают только мусульмане, нет,
оказывается, и приверженцы la religion orthodoxe.
[9]
– Я тоже, – сказал Роман.
– Ты куда?
– Хочу купить портабль, – пробормотал он, с преувеличенной
старательностью орудуя костяной ложкой для обуви.
– Я сама тебе куплю, – предложила Катрин. – Какой ты хочешь?
– Нет, я должен сам выбрать. Телефон – штука индивидуальная!
– Хорошо, – сказала Катрин. – Тогда давай вместе сходим. Тут
на углу отличный салон.
Она подумала, что можно съездить к Лорану и через полчаса. В
самом деле, нужно поскорей купить Роману мобильник, пусть сидит и названивает
мамаше или играет в какую-нибудь стрелялку, как и положено хорошему мальчику.
Надо выбрать такой портабль, где стрелялок побольше. И главное, она всегда, в
любую минуту сможет узнать, где он и что с ним.
– Нет, я сам! – уперся Роман.
Катрин сразу все поняла. Он надумал смыться, вот что… Что-то
такое было у него в глазах… такое бесповоротное, даже с оттенком безумия…
Да что с ним творится со вчерашнего дня… Неужели сходит с
ума из-за того, что мамаша куда-то пропала? Хм, большое дело, небось трахается
с каким-нибудь соседом, таким же толстым славянином, как она. Роману надо проще
относиться к подобным вещам, нельзя до такой степени заводиться.
Или он не из-за маман завелся? Из-за какой-то там Эммы?
Эмма, Эмма… Кто такая Эмма? Правду ли он сказал, что так
зовут его мать, или просто выкрутился?
Катрин смотрела в его окруженные черными тенями глаза.
Взгляд устремлен на нее, но Роман ее не видит. Куда смотрит? Кого силится
разглядеть? Из-за кого пролегла эта тьма под глазами, из-за кого дрожат губы,
словно у маленького мальчика, который с трудом сдерживает слезы?
