Впрочем, сумма, которую заплатил за билет пассажир,
оказавшийся соседом Валерия Константинова, в данной ситуации роли не играет.
Гораздо важнее то, что начальник поезда, выписывая квитанцию, проставил только
следующее: А.В. Ил…, не дописав почему-то фамилию и забыв про номер паспорта.
Видимо, его что-то отвлекло. Оплошность, конечно, непростительная,
необъяснимая, но ведь и на старуху (в данном случае – на старика) бывает
проруха! К тому же этот А.В. Ил… мог оказаться вообще не причастен к внезапной
смерти Константинова. Конечно, он не мог не заметить, что сосед слишком долго
спит на своей четырнадцатой полке, но… мог и не заметить. Проводница Якушкина
вспомнила, что А.В. Ил… тоже заспался: она дважды входила в темное купе и
громогласно напоминала, что через несколько минут Москва, а пассажиры все никак
не вставали (старинная страшилка насчет скорого закрытия туалетов больше не
действует, ибо почти все вагоны фирменных поездов снабжены теперь биотуалетами,
которыми можно пользоваться когда и где угодно). Наконец А.В. Ил… сорвался с
полки, чуть приподнял штору, суматошно вгляделся в проплывающие за окном
московские улицы, напялил джинсы и свитер, накинул куртку, нахлобучил шапку,
выхватил из кармана отчаянно звонивший мобильник, схватил сумку, уронил ее, и
из нее что-то выпало, какие-то вещи. Он принялся их собирать, однако ронял
снова и снова. Проводница, снуя по коридору в последних предприездных хлопотах
(раздать, кому надо, квитанции на постель, собрать деньги за чай-кофе и все
такое прочее), видела, как он ползает на коленках по полу, но в купе она больше
не входила, во-первых, чтобы пассажиру не мешать, во-вторых, у нее и мысли не
было, что второй пассажир не проснулся еще… и тем паче – что он вообще никогда
больше не проснется!
Но вот А.В. Ил… вылетел в коридор, чуть не первым оказался у
двери тамбура, которую проводница уже открывала (надвигался Курский вокзал), и
она успела заметить, какой у него смешной, суматошный вид – в этой криво
надетой куртке, с взъерошенными, непричесанными волосами. Ну да, он ведь даже
не умылся, небось и биотуалет не успел посетить – то-то кубарем скатился со
ступенек, то-то чесанул по платформе, едва только поезд остановился, даже не
буркнув: «Спасибодосвида…», – наверняка торопился в вокзальный туалет! И при
этом он еще по телефону умудрялся разговаривать!
Проводница Якушкина немедленно забыла про А.В. Ил… Но не
навсегда, а конкретно до того времени, как ее начали допрашивать органы
дознания на предмет обнаружения на четырнадцатом месте четвертого купе шестого
вагона фирменного скорого поезда «Нижегородец» сообщением Горький – Москва
внезапно скончавшегося гражданина. Его билет так и лежал на столике в купе, и
это значительно облегчило процедуру установления личности покойного.
Личности же попутчиков Константинова стали особенно
интересны следствию немедленно после того, как на вскрытии выяснилось, что
смерть Константинова приключилась от инсулиновой комы.
* * *
Не думая, что делает, повинуясь невольному побуждению, Фанни
метнулась вперед, схватила парня за бедра и сильно рванула на себя – так
сильно, что едва не завалилась вместе с ним на спину. И тотчас разжала руки,
потому что схватила она его очень неудачно – а может, и удачно, это как
посмотреть. Словом, схватила она его за самое что ни на есть неприличное место!
Нечаянно, конечно…
Но он, кажется, так не думал. Ему удалось сохранить
равновесие, отпрянуть и обернуться с выражением такого яростного негодования на
лице, что Фанни вскинула руки, защищаясь (ну да, судя по его виду, он готов был
дать ей пощечину, решив, конечно, что она какая-то маньячка, которая посягнула
на его честь, а может быть, и девственность!), и выпалила:
– Извините, но я испугалась, что вы упадете прямо в воду.
И у нее пересохло в горле от этих слов, которые когда-то
сказал ей Лоран.
Фанни ничуть не удивилась бы, если бы сегодняшний молодой
придурок буквально повторил ее собственный прошлогодний ответ, потому что в
жизни гораздо больше странных и невероятных совпадений, чем нам кажется. Однако
он не стал рассуждать о каменном выступе, с которого можно скатиться лишь при
желании, а поддернул джинсы и буркнул:
– Ну и что, а вам какое дело?
По-французски он говорил плохо, с сильным акцентом. Смотрел
на Фанни люто, недоверчиво, предостерегающе, словно боялся, что незнакомая баба
вот-вот снова кинется его лапать.
Идиот! Нужен он ей! Ей нужен совсем другой!
– Вы правы, – согласилась Фанни, – мне до вас нет никакого
дела. Поэтому я бегу дальше, а вы продолжайте начатое.
И она развернулась было и даже сделала первый шаг, когда он
тихо сказал:
– Зачем, зачем вы мне помешали? Думаете, мне легко было
решиться прийти сюда? Думаете, это легко – решиться умереть?
У него прервался голос. Он нервно вздохнул, провел рукой по
глазам и укоризненно уставился на Фанни.
И ей стало так стыдно за эту удавшуюся попытку спасения
человеческой жизни, как не было стыдно никогда и ничего в жизни.
Ну-ну, не стоит огорчаться, совсем скоро она станет одной из
соучастниц убийства этого человека… пусть косвенной, пусть невольной, но все же
соучастницей – и таким образом исправит ошибку, которую совершила на мосту,
удержав его от самоубийства… которого, кстати сказать, он и не собирался
совершать… Но Фанни, к своему счастью, об этом никогда не узнает…
Короче, необъяснимым стыдом Фанни словно бы пригвоздило к
земле. Она просто сдвинуться с места не могла – стояла и разглядывала этого
мальчишку с мокрыми ресницами.
Ну да, он был совсем мальчишка. Самое большее – лет двадцати
пяти, от силы – двадцати шести! Некоторые считают этот возраст уже весьма
солидным – например, шестнадцатилетние девчонки так думают, но женщины, как
принято выражаться, «под пятьдесят» (говорится – под, но на самом-то деле, как
правило, за) заслуженно полагают желторотыми юнцами парней в два раза себя
моложе. У некоторых при виде таких юнцов пробуждается материнский инстинкт. У
некоторых же оживают инстинкты прямо противоположного рода, и до добра это
женщину не доводит.
Честно говоря, Фанни не знала, к какому типу женщин она
принадлежит, потому что мужчины младше тридцати пяти лет раньше не вызывали у
нее вообще никаких эмоций. Они существовали где-то вне ее мира. Она их, строго
говоря, не замечала, даже когда вынужденно общалась, обслуживая в бистро, или
здороваясь на лестнице, или сталкиваясь на улице. Дети – фиксировала она
безотчетно. Детей она не слишком-то любила и не обращала на них внимания. Не
обратила бы и на этого «ребенка» – попадись он ей часом позже и в другом месте.
Но он стоял в половине седьмого на Пон-Неф…
«Красивый мальчик», – подумала Фанни.
