Очень немногие люди, получив в свое обладание большие
деньги, уберегутся от искушения начать их тратить. В этом смысле Константинов
от них не отличался. Сами по себе бриллианты его не интересовали – но какие
возможности они открывали! Теперь ему не обязательно было шариться в развалинах
– он мог ездить в Москву, в настоящие антикварные салоны (в родном городе
Константинов решил не светиться, тем паче что два-три антикварных магазина
Нижнего Новгорода были подавляюще убогими). Но для этого нужно бриллианты
превратить в деньги.
Как? Сдать камушек в скупку? Ну, один, ну, два сдашь, а
больше? Заметят… Проследят… Опасно!
На дворе 1996 год… Разбои случаются прямо средь белого дня!
Надежных людей, которые занимались бы тайной скупкой
драгоценностей, Константинов не знал. Обращаться к незнакомым ювелирам или
антикварам не осмеливался (забегая вперед, следует сказать, что он не осмелится
на это в течение нескольких ближайших лет). Невозможность потратить деньги,
которые просто-таки жгли ему карман, несказанно мучила Константинова. А мечта
осуществить свои желания (а желаний у полунищего мэнээса, затурканного
советским бытом, а потом и соблазнами рынка, накопилось вагон и маленькая
тележка!) стала его навязчивой идеей и медленно, но верно свела его с ума.
* * *
Бродячий музыкант с гитарой, губной гармоникой и банданеоном
– самое обычное явление в парижском метро. Порою в вагоны вваливаются трубадуры
с целым электронным оркестром, упрятанным в сумку на колесиках, и наяривают –
кто зажигательные латиноамериканские, кто сентиментальные французские песенки,
кто классику из репертуара радио «Ностальжи». Одни обходят вагон с протянутой
кепкой или какой-нибудь коробочкой, другие смиренно топчутся у двери, ожидая,
что какие-нибудь мсье или мадам вдруг да расчувствуются при звуках мелодии,
напомнившей безрассудные времена их молодости, и безрассудно сунут музыканту
монетку в одно или два евро, а то и бумажную пятерку. Однако у Фанни создалось
впечатление, что эта тоненькая кареглазая девица лет двадцати с безудержной
массой мелко вьющихся каштановых кудрей вовсе не принадлежала к племени
бродячих музыкантов. На первый взгляд она была похожа на девочку из хорошей,
хотя и не слишком зажиточной семьи, на студентку, которая возвращается после
занятий в музыкальном колледже или даже в консерватории.
Девочка села, поставила на колени футляр и рассеянно
взглянула на уплывающую платформу с желтыми пластмассовыми скамьями и
неизбежной рекламой «Си энд Эй», объявляющей о фантастических скидках с
такого-то по такое число. Затем она перевела взгляд на сидящих почти напротив
Фанни и Романа, и глаза ее мгновенно перестали быть рассеянными, а сделались
сначала изумленными, а потом настороженно-восторженными.
О нет, вовсе не Фанни вызвала ее восторг. На нее девочка
едва глянула! Это Роман заставил ее щеки порозоветь, губы приоткрыться, глаза
заблестеть. Это Роман заставил ее нервно сплести, стиснуть тоненькие пальчики…
Итак, не одна Фанни оценила с первого взгляда его редкостную красоту! Ну да, а
разве могло быть иначе? Однако у этой девчушки с тонким личиком куда больше
шансов, чем у Фанни!
Шансов на что?! «Ой, да брось ты все это, – снова укорила
она себя мысленно, – да сойди ты на ближайшей станции – это ведь будет уже
Пон-Неф, оттуда можно до дома и пешком дойти привычным маршрутом утренней
пробежки!» Ну разве не символично окажется, что они с Романом встретились на
Пон-Неф и расстанутся на станции метро, которая так же называется?
И больше она его никогда не увидит…
Фанни едва ли отдавала себе отчет в том, что выдернула руку
из-под локтя Романа и стиснула пальцы точно таким же нервным, почти
истерическим движением, как эта девочка. Только в жесте том была надежда, а в
движении Фанни – безнадежность…
Самое ужасное состояло в том, что девчонка оказалась почти
копией той Фанни, какой она была тридцать с лишком лет назад. Удивительное,
почти фамильное сходство! И Фанни вдруг ощутила острое, неодолимое желание
вызвать из преисподней дьявола и предложить ему традиционный обмен: он получает
в полное и нераздельное пользование ее душу, а за это хоть на день – да что
там, хоть на час! – вернет ей молодость, сделает ее вот такой же сияющей и
прелестной, как эта девочка с кудряшками. Ох, ну какая злая сила принесла ее и
поставила поперек пути Фанни, вернее, посадила напротив!
Фанни не было видно, смотрит ли Роман на девушку, но можно
было не сомневаться, что – да. Девчонка так играла своими хорошенькими, чуточку
приподнятыми к вискам глазками (совершенно такие были глаза у Фанни в далекие и
невозвратные годы, ну а теперь их очертания немного изменились из-за неизбежных
морщинок, правда, она очень искусно придает глазам прежнюю манящую форму с
помощью черного косметического карандаша, но дураку понятно, что все это не то…
не то… совершенно не то!), как можно играть, только встречая ответную игру
взгляда. Фанни представила, как смотрит на девушку Роман: чуть исподлобья,
медленно приподнимая ресницы, и взгляд его не ослепляет, а обволакивает, словно
дурманящий, завораживающий черный туман…
Поезд остановился. Пон-Неф. «Ну, вставай и выходи, что ты
расселась, третья лишняя между этими двумя… очень может быть, созданными друг
для друга?»
Фанни не двинулась с места. Сидела, прижавшись бедром к
бедру Романа, жадно ловя его тепло, как морозными вечерами ловила тепло своими
вечно зябнущими ладонями, прижимая их к калориферу. Только там она грела руки,
а здесь душу. Сердце!
А между тем девочке, похоже, стало мало этой возбуждающей
игры взглядов, она решила произвести на Романа еще более сильное впечатление.
Не отрывая от него глаз, проворно открыла футляр, достала свой черно-белый,
шахматный банданеон – и заиграла, не глядя на кнопки и клавиши, не отводя глаз
от Романа.
Это было вечное «Бесаме мучо», аранжированное в ритме танго.
Великолепная музыка! Отличное исполнение! Бесаме мучо – целуй меня крепче!
Пытка еще та…
Что сделает Роман, когда отзвучит мелодия? Похлопает в
ладоши и равнодушно отведет взгляд? Откликнется на призыв? Нет уж, пусть эта
бесстыжая маленькая сучка играет, раз начала! Не глядя, ощупью Фанни открыла
сумку, нашарила в боковом карманчике какую-то купюру, выхватила и швырнула
музыкантше. В какую-то долю секунды вспыхнуло в душе запоздалое сожаление – а
вдруг попалась крупная? Там ведь у нее была одна в двадцать и одна – в
пятьдесят евро… Ну, не зря же француженок считают самыми практичными, вернее,
расчетливыми женщинами в мире!
Уже когда купюра летела, Фанни краем глаза отметила ее
красно-оранжевый оттенок. Пятьдесят евро… А, да ладно, да гори оно все огнем! В
конце концов, деньги – не самое важное в мире, и совершенно напрасно называют
француженок самыми практичными, вернее, расчетливыми женщинами в мире!
