Она пришла минута в минуту, с нетерпением ожидая встречи с кирией Комнинос. Павлина открыла ей дверь и проводила наверх. Они поздоровались, Катерина выразила должную благодарность за швейную машинку и принялась за работу – стала снимать мерки.
Ольга почти сразу же спросила о Морено и пожалела, что им пришлось уехать из города.
– Надеюсь, они сумеют прижиться в таких холодных краях.
– Ну что ж, в Салониках тоже иногда очень зябко бывает, – ответила Катерина. – И снег нам тут не в диковинку, правда?
– Думаю, там много холоднее, чем в Салониках, – возразила Ольга.
Катерина рассказала, что сшила для Морено теплую одежду, и какое-то время обе молчали. После отъезда еврейской семьи в жизни Катерины образовалась огромная пустота, и Ольга хорошо понимала, что девушка потеряла соседей, работодателей и друзей. Те годы, что Ольга провела на улице Ирини, были счастливейшими в ее жизни, и она знала, что сейчас там, должно быть, очень пусто.
– Что-нибудь слышно от Димитрия? – улучив подходящий момент, спросила Катерина.
– Было одно письмо, – ответила Ольга. – Месяц назад.
– А Элиас еще с ним?
– Был с ним, когда Димитрий писал.
– А откуда пришло письмо?
– Вот уж не знаю. Марки не было.
По тону Ольгиного ответа Катерина поняла, что она не желает продолжать разговор на эту тему. Может быть, у нее и правда не было никаких сведений, а может быть, просто не хотела говорить. Так или иначе, тема была закрыта.
Мерки снимали в Ольгиной гардеробной. Двери огромного гардероба стояли открытыми, и девушка видела, что на вешалке висит целая сотня платьев. Их тут было как страниц в книге. Катерина заметила среди них то самое первое платье, которое она отделывала, и вспомнила, как целую неделю пришивала крохотные янтарные бусинки.
Новое платье ей предстояло шить из фиолетового переливчатого шелка. Ткань была с собственной комниносовской шелкопрядильной фабрики, и Катерина подозревала, что Ольга ее даже и не видела. Аккуратно записывая размеры клиентки в маленький блокнотик, девушка подумала, что глубокий сине-лиловый цвет на фоне бледной кожи кирии Комнинос будет напоминать синяк.
Напротив колонки цифр она набросала фасон платья:
– По-моему, получится очень элегантно. Рукава три четверти. Может быть, кружевные манжеты? А юбка расклешенная.
– Уверена, будет очень красиво, – сказала Ольга, едва взглянув на рисунок, и улыбнулась Катерине. – Зайди на кухню к Павлине, когда будешь уходить, она тебя чем-нибудь прохладительным напоит.
– Спасибо, кирия Комнинос, – вежливо ответила девушка.
День был жаркий.
На кухне Павлина что-то рубила на кусочки. Лицо у нее было свекольно-красное.
– По мне, так не в такую бы жару это устраивать, но у кириоса Комниноса завтра опять назначен званый обед. И он хочет, чтобы все было в точности как всегда. Четыре блюда, четыре марки вина, восемь человек, в восемь часов.
– Бедная Павлина, – сказала Катерина. – Помочь чем-нибудь?
– Ну вот еще, – отозвалась служанка, улыбаясь. – Налей-ка себе лучше лимонаду вон из того кувшина, да и мне заодно, ладно?
Катерина сидела за большим столом в кухне и потягивала лимонад. Ее завораживало то, как ловко Павлина управляется с ножом, как нарезает овощи и травы то ломтиками, то полосками, то кубиками – будто машина. По мнению Катерины, этой еды хватило бы, чтобы накормить всех жителей города, которые по большей части все еще голодали.
– Даже не спрашивай, где мы все это достаем, – сказала служанка. – Не мое это дело.
Она продолжала говорить за работой – болтать Павлина могла без умолку, когда и где угодно.
– Ну так что, теперь на улице Ирини, должно быть, тихо, как в могиле?
Катерина кивнула.
– Пусто стало, – сказала она. – Там, конечно, еще много людей осталось, но без Морено как-то все не так.
– А про Элиаса что слышно?
– Наверное, все так же воюет вместе с Димитрием. Его родители, пока были здесь, ничего от него не получали. Я думала, может, кирия Комнинос знает, где они, но, кажется, нет. Это, должно быть, ужасно – не знать, где твой сын…
Павлина стала чистить картошку. Нож двигался по кругу, кожура сползала одной сплошной лентой, а потом, очистив таким же образом всю дюжину, Павлина стала ритмично нарезать картофелины ломтиками, совершенно ровными по толщине.
– Отец Димитрия не очень-то обрадовался, когда узнал, что его сын вступил в ЭЛАС, – сказала она; слова трудно было разобрать за стуком ножа.
– Ну, меня это, в общем, не удивляет, – отозвалась Катерина. – Но, может быть, теперь он будет доволен, ведь они побеждают, скоро совсем освободят страну от немцев.
– Эх, Катерина, если бы.
– Вы хотите сказать, отец им не гордится? – недоверчиво уточнила Катерина.
Павлина покачала головой:
– Я бы сказала, как раз наоборот. Он в бешенстве. ЭЛАС же коммунисты, понимаешь?
– Да не все ли равно, в какой они партии, если они воюют за нашу страну?
– Тсс! – прошептала Павлина и прижала палец к губам. – Как бы кириос Комнинос не вернулся. Он совсем иначе на это смотрит.
Павлина, которая умела двигаться по дому, как тень, за эти годы тысячу раз слышала разговоры между Ольгой и Константиносом. Она всегда держала это при себе, но ее возмущало то, как хозяин относится к своему сыну. Иногда слова, что он бросал Ольге, были просто ядовито-злобными.
– Кириос Комнинос считает, что его сын живет в горах, как крестьянин какой-нибудь, – сказала Павлина.
Катерина еще не совсем отошла от удивления. Она-то считала, что Димитрий с Элиасом делают героическое дело.
– Для него это классовая борьба, – объяснила Павлина. – И его сын на стороне врага.
Катерина задумалась, глядя, как служанка помешивает в кастрюле.
– Я же слышу, что они говорят, – продолжала та, – когда приходят обедать. Еле сдерживаюсь, чтобы не вылить им суп за шиворот. И кирия Комнинос то же самое чувствует, я-то знаю. Сидит вся… застывшая. – Павлина изобразила прямую неподвижную фигуру хозяйки. – Я же вижу, она этих гостей ненавидит. Ну, бывает, с кем-то приходят жены, которым, кажется, точно так же не по себе. Но чаще всего она сидит там вся несчастная и одинокая.
– А кого они приглашают?
– Фабрикантов – они еще жалуются, что их склады грабят бойцы Сопротивления, – да банкиров – те все ноют об инфляции. В общем-то, они все только и делают, что ругают ЭЛАС. На прошлой неделе один говорил, будто они требовали с него денег «за защиту».
– Выходит, эти люди рады, что нас оккупировали? Им и при немцах неплохо?
– Одно могу сказать: хоть они и жалуются без конца, некоторые еще никогда так сладко не жили. Чего-чего, а денег у них хватает. А когда приходят немецкие офицеры, заметно, что и в друзьях на самом верху у них недостатка нет.
