Помимо шитья костюмов для немецких офицеров и вечерних платьев для их жен, им нашлась и другая работа. Даже теперь, когда ввели талоны на продовольствие, мало кто мог позволить себе купить ткань на новую одежду, и подгонка или перелицовка того, что давно висело в шкафах, превратилась в целую индустрию. Из одежды матерей выходили детские платьица, а кроме того, и мужчинам, и женщинам, которые теряли в весе по десять-пятнадцать килограммов, приходилось ушивать в поясе или переделывать вытачки. Многие дети ходили в лохмотьях, и каждый вечер для них подбирали и перешивали одежду, пожертвованную состоятельными греками.
Пока пальцы Катерины снова и снова втыкали иголку в ткань, то в старую, то в новую, зима сменилась весной. Цвели апельсиновые деревья, наполняя улицы густым ароматом, не замечая ни грязи, ни смерти под своими кронами. Катерина смотрела на белые цветы и думала, что Димитрию теперь, по крайней мере, хоть в снегу замерзать не приходится.
Они с Розой каждый день гадали, где-то сейчас они с Элиасом, а когда за весной пришло лето и многие солдаты вернулись домой, решили, что Элиас и Димитрий, должно быть, присоединились к движению Сопротивления. Хотя греческая армия уже не сражалась против немцев, нашлось немало храбрецов, которые продолжали устраивать диверсии и саботаж.
Глава 19
Катерина с Розой оказались правы. Димитрий и Элиас были среди тех тысяч солдат, что присоединились к Сопротивлению сразу после оккупации, и теперь находились в горах в Центральной Греции, без крова и почти без еды. Они сумели выстоять в борьбе с самым беспощадным врагом – холодом, но после месяцев, проведенных практически без сна, оба отчаянно мечтали хотя бы на одну ночь оказаться в своих постелях.
Когда немцы вошли в Грецию, офицерам был отдан приказ сдаться, но многие не потеряли решимости бороться с врагом и вступили в основанный при поддержке коммунистов Национально-освободительный фронт (ЭАМ). Это был единственный выход для тех, кто хотел сражаться с оккупантами.
Король Георг со своим правительством и частью армии перебрался на Ближний Восток, с немцами был подписан договор о прекращении военных действий, а в Афинах учреждено коллаборационистское правительство. Крупнейшие политические партии отказались поддержать Сопротивление, что, по мнению Элиаса, Димитрия и их товарищей-партизан, было равносильно согласию отдать страну Германии.
Сперва ЭАМ занимался главным образом помощью пострадавшим – добывал еду для голодающего населения городов и деревень, и Димитрий с Элиасом в самом начале оккупации участвовали в нападениях на склады продовольствия, которые немцы захватили, чтобы кормить своих солдат.
Эти рейды бывали иногда кровавыми, но поскольку проводились ради того, чтобы спасти соотечественников от голода, партизаны считали эту жестокость оправданной.
– По крайней мере, мы хоть что-то делаем, – говорил Димитрий. – Пусть не сражаемся врукопашную, но это ведь тоже война, верно?
– Лично я предпочел бы воевать с винтовкой в руках, – возражал Элиас. – По-моему, мы должны делать все, чтобы прогнать этих гадов с нашей земли. Воровать у них еду – мало. Это все равно что ничего.
– Ты прав, – неохотно признавал Димитрий. – Если так пойдет, мы раньше от голода загнемся, чем от пули.
– Так почему не сражаемся?
– Зато людям помогаем. Хватит пока и этого.
Димитрий был рассудительнее и сдержаннее друга.
– ЭАМ к тому же делает все возможное, чтобы не закрылись больницы и аптеки. Ты же сам знаешь.
– Да, слышал, – отвечал Элиас. – Ты-то, с твоим медицинским образованием, можешь сделать хоть что-то полезное. А мне мало того, что я делаю.
– Невозможно воевать, когда люди так голодают. Представляешь, что это будет за сражение, если у половины солдат даже ружье поднять сил не хватает? Сам подумай.
– Ходят слухи, что скоро начнется настоящая партизанская война. Если так, я пойду туда. Активное сопротивление! Только так. И Василий тоже пошел бы! Драться надо!
Эти разговоры часто повторялись. Димитрий, как член ЭАМ, придерживался тех же коммунистических взглядов, что и его друг, но в нынешнем положении не видел способа освободить Грецию от немцев. Ситуация в остальной Европе тоже складывалась не в пользу союзников. Франция и Бельгия были оккупированы, и ходили слухи, что следующей будет Британия.
Новости об организованной партизанской войне, которые услышал Элиас, оказались правдивыми. В феврале начало действовать вооруженное движение Сопротивления, входившее в ЭАМ, – Национальная народная освободительная армия. Ее еще называли ЭЛАС.
– Вступаем, – сказал Элиас.
Димитрий молчал.
– Димитрий! Что с тобой?! – воскликнул Элиас. – Ты что, забыл греческих героев? Разве они не твои предки?
Димитрий поднял взгляд на друга и устыдился. Многие до сих пор не считали евреев-сефардов истинными греками, но вот вам Элиас, готовый без колебаний рисковать жизнью за свою родину. Как же он, Димитрий, может отстать? Он должен сражаться. Ему казалось, что только так можно остаться настоящим греком. Элиас прав. Бросить оружие, сдаться на милость оккупантов – гордому народу это не к лицу.
– Я с тобой, Элиас, – сказал он наконец с полной убежденностью.
Поначалу им сопутствовала удача – они нападали на жандармерии и итальянские посты в неприступных горах. Им казалось, что они идут к цели и медленно, но верно снова становятся хозяевами в собственной стране. Пускай правительство бездействует, зато ЭЛАС показала, на что она способна.
Больше полутора лет прошло с тех пор, как друзья покинули Салоники, и теперь получили отпуск на несколько дней. Им не терпелось увидеть близких. При них были поддельные документы, которые теперь достать было нетрудно, и все же приходилось быть осторожными, обходить блокпосты, а иногда и жандармов, у которых они легко могли вызвать подозрения. Передвигаясь в основном по ночам, подсаживаясь в машины к фермерам, у которых еще осталось горючее, бойцы добрались до Салоников на пятый день.
Стоял июнь, и молодые люди старались держаться в густой тени деревьев, растущих на главных улицах. До домов, где жили их родные, было уже рукой подать.
Радость возвращения в родной город омрачалась тем, что Салоники изменились. Над ними повисла атмосфера скорби. Не слышно было шумной суеты, которой когда-то отличалась улица Эгнатия и прилегающие к ней улочки. Многие магазины стояли заколоченными, у тех, что еще работали, витрины пустовали.
Уличные торговцы, что когда-то добавляли городу оживления и музыкальности своими зазывными криками, пропали, а у вокзала, где раньше сидело не меньше дюжины чистильщиков обуви, их осталось всего два. На улицах попалось несколько немецких солдат, но они не обратили на Димитрия и Элиаса ни малейшего внимания.
Димитрий видел, как ватага ребятишек переворачивает мусорный ящик. Тот голод, что ему пришлось пережить в горах и в деревнях, все же не был таким страшным, как здесь. За городом, по крайней мере, всегда можно было достать хоть каких-нибудь овощей на суп, а иногда и фруктов, орехов или кореньев. С помощью местных жителей, которым можно было доверять и которые могли показать, что съедобно, а что нет, даже ягоды становились существенной частью рациона. Природа выручала почти всегда, а на городских мостовых не было ничего, кроме грязи зимой, а теперь, с наступлением тепла, – поднимающейся в воздух удушливой пыли.
