В первую неделю оккупации жизнь текла как обычно, не считая того, что почти сразу же исчезли оливковое масло и сыр.
– Ничего, скоро снова появятся на полках, – оптимистично говорила Евгения, к нехватке продуктов ей было не привыкать.
Для Катерины первым грозным знаком перемен стал тот день, когда она пришла в мастерскую и увидела, что волшебного свадебного платья, которое она уже почти дошила, нет на манекене. Его кто-то снял.
– А где же?.. – начала было девушка с ноткой недовольства в голосе, подходя к обнаженному манекену.
Тут она повернулась к кирии Морено и увидела, что та плачет.
– Я пока убрала его, – ответила хозяйка, вытирая лицо платком. – Свадьбу отложили.
Катерина онемела. Она трудилась над этим платьем уже четыре месяца и знала, что его нужно закончить к концу мая.
– Но почему? Что случилось?
У Катерины пересохло во рту. Должно быть, с бедной невестой произошло что-то ужасное.
Кирия Морено заломила руки. Еще несколько работниц вошли в цех, и все спрашивали об одном и том же:
– А где же платье?
Свадебное платье стало центром внимания для всех. Даже для мастерской Морено оно превосходило все мыслимые пределы мастерства и роскоши. Невеста, Аллегра Леви, неделю назад приходившая на примерку, хотела походить на европейскую принцессу, и швеи сумели выполнить ее желание.
Кирия Морено начала рассказывать. Она говорила тихо, словно не хотела, чтобы ее услышали в соседней комнате:
– Кириоса Леви арестовали.
На нее обрушился шквал вопросов:
– Когда?
– За что?
– И не его одного. Арестовали многих членов совета и руководителей общины. Без всяких причин.
В комнату вошел Исаак.
– Причина есть, мама, и мы все ее знаем, – прямо сказал он. – Все дело в том, что они евреи.
В комнате наступила тишина. Призрак антисемитизма вернулся, и все надежды на то, что можно будет жить обычной жизнью, рухнули. Не прошло и месяца, как были предприняты и другие антиеврейские шаги. Евреев обязали сдать радиоприемники. Кириос Морено мало интересовался музыкой, которую играли по радио, но новости слушал всегда.
– А давайте возьмем да и не отдадим, – сказал Исаак. – Откуда они узнают?
– Слишком рискованно, – возразил отец.
– Ну, про граммофоны-то они ничего не сказали? – заметила кирия Морено. – Так я его спрячу. Уж музыку-то они у нас не отнимут.
Через три дня им нанесли первый визит немецкие офицеры. Их сопровождал молодой грек, служивший переводчиком.
Морено сдали радиоприемник, как и было приказано, и теперь не знали, что еще немцам от них нужно.
– Они хотят обследовать помещение, – пояснил переводчик. – И имейте в виду, у многих евреев предприятия уже отобрали.
Молодой человек знал, что немцы не понимают ни слова по-гречески, и мог говорить с кириосом Морено свободно, ничего не опасаясь.
– Не думаю, что они пришли за этим. Будьте осторожны, и все обойдется, – прибавил он.
Офицеры захотели осмотреть все цеха. Портные и швеи механически прекращали работу и вставали, когда они входили. Не из почтения – просто так казалось безопаснее.
Младший из двух офицеров провел рукой по рулонам шерсти на складе. Кажется, его особенно заинтересовала тонкая шерсть, и он задержался, рассматривая ее. Наконец вытащил рулон и тяжело швырнул на стол для резки.
– Dieser! – рявкнул он. – Вот эту!
– Им нужны костюмы, – сказал переводчик Саулу Морено. – С вашим ремеслом вам нечего опасаться. Им самим невыгодно вышвыривать вас отсюда. Дело не только в тканях, их и в другом месте можно достать, дело в мастерстве. До них уже дошла ваша репутация. Повезло вам!
– Ну что ж, тогда нужно снять мерки.
Саул Морено позвал своего лучшего мужского портного и тщательно, почти подобострастно начал измерять.
Переводчик свободно переходил с немецкого на греческий, с очевидной почтительностью и официальностью обращаясь к офицерам.
Таким образом, между кириосом Морено и старшим из офицеров состоялось нечто вроде беседы.
– Я вам расскажу, откуда мы про вас узнали… – начал офицер. Он с явным злорадством начал описывать реквизированный дом, в котором они поселились. – Это где-то неподалеку от Белой башни. Превосходное местечко, и люди культурные, самый радушный прием нам оказали. У них две дочери, великолепный «Стейнвей», и повар в доме замечательный.
В Салониках было не так много людей, у которых имелось пианино фирмы «Стейнвей». Исаак, не отходивший от отца, переглянулся с ним.
Тут же офицер подтвердил то, о чем они и сами уже догадались.
– Я сразу отметил платье кирии Леви. С виду прямо как от лучших портных Берлина, а то и Парижа! Она устроила нам маленькую экскурсию по своему гардеробу – и надо же! Рядами висят платья одно лучше другого – и на всех ваши ярлыки! Я надеюсь через пару месяцев привезти жену и знаю, что сюда она нанесет визит в первую очередь. Вас можно поздравить!
Младший офицер подхватил:
– А потом мы увидели костюмы кириоса Леви. Жаль только, все брюки оказались нам до середины икры. Не был бы он таким коротышкой, можно было бы сюда и не ходить!
Он добавил еще что-то, что молодой грек не стал переводить, и оба офицера расхохотались.
При мысли о том, как эти двое роются в шкафах и гардеробной одного из его лучших клиентов, пока он сидит в тюрьме, портному стало жутко и противно.
Потом переводчик обратился к кириосу Морено:
– Насколько я понял, они собираются рекомендовать эту мастерскую всем своим сослуживцам. А пока вы на них работаете, им ни к чему вас закрывать. Настоящую цену они не заплатят, но опасаться вам, думаю, особенно нечего. Они все щеголи, эти офицеры, так что оденьте их как можно шикарнее.
Как только они ушли, кириос Морено собрал всех своих работников. Немецких офицеров все видели.
– У нас появились новые клиенты, – сказал он, – и мы должны постараться для них наилучшим образом.
Все разошлись по своим рабочим местам, однако в воздухе ощущалось напряжение. В мастерской работали только евреи, за исключением Катерины. В отделочном цеху кто-то поставил пластинку ребетики, убавив звук.
По ночам в городе стояла теперь непривычная тишина, однако днем тут и там кипела жизнь. Десятки тысяч беженцев стали стекаться из Болгарии, еще увеличив и без того огромные очереди за бесплатной едой. Пшеницу, сыр, орехи, масло, оливки, фрукты вывозили из страны немцы, так что нехватка продуктов ощущалась все сильнее, и очереди к бесплатным кухням все росли. Товары, пропавшие с магазинных полок, так и не вернулись, и даже самое необходимое можно было достать только на черном рынке.
