Дни шли за днями, все ждали вестей. В мастерской Морено все так же шили. Женщины всегда старались отвлечься шитьем, когда их мужчины уходили на войну, и никогда это не было так верно, как сейчас.
Катерина только что начала пришивать окантовку к одному из самых роскошных платьев за все время ее работы – свадебному, для девушки из богатой еврейской семьи, жившей в одном из самых больших особняков в Салониках, который затмевал своим великолепием даже дом Комниносов.
Белые складки, лежавшие у нее на коленях, вызвали в воображении вид суровых гор, где сейчас велись бои. В городе ходили слухи о том, в каких условиях солдатам приходится воевать, и все боялись за своих близких, которым морозы угрожали не меньше, чем итальянские пули. Катерина мысленно перенеслась за сотни километров от Салоников и видела застывшим взором одни лишь белые вихри снежной бури. Она поняла, что глаза ей застилают непролитые слезы.
Вдруг девушка почувствовала резкую боль. Задумавшись, она уколола палец, глубоко воткнув в него иглу, и не успела понять, что случилось, как капля крови упала на ткань. На чистой, девственной белизне платья, лежащего у нее на коленях и волнами спадающего на пол, появилось красное пятнышко. Катерина пришла в ужас. Она быстро замотала палец ненужным лоскутом, и кровь остановилась, но с пятном уже ничего нельзя было поделать. Кирия Морено давно говорила ей, когда еще только начинала ее учить, – пятно крови никакими силами не ототрешь. Разве что прикрыть чем-нибудь. Вот поэтому-то все модистры приучались никогда не колоть пальцы. Теперь оставалось это пятно как-то искусно спрятать, и Катерина начала вышивать жемчужным бисером первый из сотни цветов, надеясь, что невеста останется довольна этим дополнительным украшением.
Продолжая работу, она вспоминала об этом «несчастье» и поняла наконец, почему не могла сосредоточиться на шитье. Она любила Элиаса как брата, но слезы навернулись ей на глаза от страха за Димитрия. Это Димитрия она видела в тех горах.
Потом с фронта стали приходить хорошие новости. Несмотря на плачевное состояние греческой армии, она начала теснить итальянцев. Через месяц взяли албанский город Корчу. Затем отогнали врага к морю, получив тем самым доступ к морским поставкам продовольствия, и продолжали продвигаться вглубь Албании.
Это была первая победа в борьбе против гитлеровской коалиции. Итальянцев выгнали с греческой земли. Солдаты стали героями, и то, как они выстояли в таких суровых условиях, вошло в легенды.
В особняке на улице Ники давали званый обед, а за обедом прозвучал тост. Наконец-то Константинос Комнинос чувствовал, что у него есть сын, которым можно гордиться.
– За нашу армию! За Метаксаса! – провозгласил он. – И за моего сына!
Ольга подняла бокал, но пить не стала.
– За моего сына, – тихо повторила она.
В мастерской Морено тоже царило радостное оживление.
– Как вы думаете, когда они вернутся домой? – спрашивала Катерина у кириоса Морено.
– Думаю, через несколько дней. Может быть, через несколько недель. Мы же не знаем точно, где они.
Морено получали письма от Элиаса и знали, что они с Димитрием сражаются в одной части.
Было, конечно, наивно думать, что они вернутся так скоро. Теперь солдаты должны были охранять границы, и Элиас сообщил в письме родителям, что остается в армии. Катерина постаралась скрыть свое разочарование.
Если бы основные силы не были сосредоточены в Албании, может быть, и удалось бы сдержать новую атаку на греческую территорию. Она обрушилась на Грецию с ужасающей, непреодолимой мощью в начале апреля.
Прорвав границу со стороны Югославии, немецкие части ворвались в страну с такой скоростью, что греческие и британские войска не смогли их остановить.
Жители Салоников затаили дыхание. Даже весенняя листва словно замерла. На улицах было тихо – все ждали. Их город был первым крупным городом на пути немецких захватчиков.
– Может быть, надо что-то делать? – спрашивала мужа кирия Морено, в слезах заламывая руки, – так странно было знать, что приход немцев уже только вопрос времени.
– Вот уж не думаю, милая, – спокойно ответил Саул Морено. – Видимо, остается ждать, что будет дальше. У нас ведь у всех полно работы, верно?
– Да, пожалуй, за работой можно отвлечься от всего этого.
Кириос Морено был прав. Ничего сделать было нельзя.
После смерти Метаксаса три месяца назад, как ни ненавидели его многие, страна осталась без сильного лидера, способного принимать решения, хотя бы в армии. Сил на то, чтобы противостоять немецкому вторжению, не хватило.
9 апреля 1941 года в город вошли танки.
Глава 18
В Салониках люди привыкли к звукам разных языков: греческий, арабский, ладино, французский, английский, болгарский, русский и сербский различали даже те, кто на них не говорил. Эти звуки лились по улицам, как музыка. Их необязательно было даже понимать – перемешанные между собой ноты вплетались в ткань города и, словно струны, создавали музыку, приятную для слуха.
Теперь же к ним добавился язык, для большинства почти незнакомый: немецкий. Как только в Салоники вошли оккупационные войска, жители услышали, как немцы отдают лающие приказы друг другу, а потом и им. Это усиливало тревожное ощущение.
– Думаю, нам нужно продолжать жить своей обычной жизнью, насколько это возможно, – сказала Катерине кирия Морено через несколько дней после начала оккупации.
Особого выбора и не было, а работы в мастерской навалилось столько, что тревожиться о происходящем за окнами, на улице, времени не оставалось. Морено, как и все их соплеменники в Салониках, кое-что слышали о том, каким гонениям нацисты подвергают еврейское население в Германии. Это беспокоило, но они не хотели пугаться раньше времени. До некоторой степени успокаивало то, что в городе их много. Почти пятьдесят тысяч, как-никак. Мастерская Морено была защитным коконом, внутри которого можно было спокойно жить дальше, будто ничего не изменилось, и как только люди склонялись над своей обычной работой и сосредотачивались на ней, они словно отгораживались от внешнего мира.
– Может, и Элиас скоро вернется? – решилась спросить Катерина.
Она знала, что хозяева мастерской не спят ночами, думая о младшем сыне, и надеялась, что теперь, когда немцы вошли в Грецию, они с Димитрием вернутся домой. Что им еще остается делать? Немцы продвигаются к Афинам, война уже, можно сказать, проиграна, хотя многие и не желали этого признавать.
– Надеюсь, Катерина, – сказала Роза со слабой улыбкой. – Надеюсь.
А пока главным было не падать духом, и с этой недели, невзирая на явное неодобрение Эстер Морено, граммофон стали заводить, не дожидаясь конца рабочего дня. Красивый, мелодичный голос Софии Вембо день за днем звучал в отделочном цеху. Всем делалось веселее, когда иголки работали в ритме песни.
