– Красивое зрелище, – раздался в наушниках голос Стива. – Даже ночью… – Он показал на рыборазводную ферму и прилегающий к ней луг. – Я садился здесь года три назад, – добавил пилот. – Хорошая площадка.
Энни, слегка приподнявшись на носилках, попыталась посмотреть в блистер-иллюминатор, а Синди, крепко держась за поручни кресла, внимательно следила за ней, готовясь подхватить, если что-то пойдет не так. Дышала девочка глубоко, но довольно часто и с явным усилием.
– Темно. Ничего не видно, – проговорила она разочарованно.
В самом деле, внизу можно было различить только редкие огни ферм и домов.
– Вы в первый раз летите на вертолете? – спросил я у Синди.
Она кивнула.
– И надеюсь, в последний.
Энни несильно потянула меня за руку.
– А где сейчас доктор Ройер?
Я на мгновение задумался, пытаясь сообразить, как лучше ответить на ее вопрос.
– Я думаю, сейчас он летит в Техас за твоим новым сердцем.
Девочка потянула сильнее, чтобы я наклонился ближе, и негромко сказала в микрофон переговорного устройства:
– А в Техасе? Что он будет там делать?
И снова я на мгновение задумался, но потом решил: раз это сердце предназначено для Энни, значит, она имеет право знать подробности.
– Ты правда хочешь, чтобы я рассказал? – спросил я на всякий случай, и девочка кивнула.
– Как я уже сказал, сейчас доктор Ройер летит в Техас. Как только он туда прилетит, он вскроет тело донора, тщательно обследует сердце и сделает специальный укол, чтобы его остановить. Тогда другие врачи смогут официально объявить пациента мертвым.
Энни с трудом сглотнула, и в уголках ее глаз заблестели слезы.
– А потом?
– Потом доктор Ройер начнет поливать сердце холодным физиологическим раствором, чтобы довести до нужной температуры. Для этого ему понадобится не меньше двух галлонов по-настоящему холодной жидкости – лактата Рингера или обычного солевого раствора.
Вопреки моим опасениям подробности, похоже, несколько успокоили и Энни, и даже Синди, которая слышала в наушниках весь разговор.
– На то, чтобы вырезать сердце, Ройеру потребуется не больше двух минут, – продолжал я. – Как только сердце будет вынуто из груди донора, начнется отсчет так называемого критического времени, в течение которого сердце сохраняет все свои свойства, хотя через него больше не течет кровь. Это время не слишком велико, поэтому важна каждая секунда, и Ройеру придется действовать очень быстро. Сначала он положит донорское сердце в стерильный сосуд и тщательно промоет, чтобы избавиться от старой крови, потом положит в двойной целлофановый пакет и спрячет в большой красно-белый пластмассовый термос – наподобие тех, какие ты наверняка видела на пляже.
При этих словах Энни попыталась улыбнуться, но явно через силу.
– Когда донорское сердце будет как следует упаковано, доктор Ройер сядет на тот же самолет и полетит в Атланту, где мы с тобой уже будем его ждать.
Энни судорожно сглотнула.
– А я? Что будет в это время со мной?
– Мы доставим тебя в больницу, положим в ту же самую палату, в которой ты лежала в последний раз, и дадим наркоз – настоящий, сильный наркоз. А когда через несколько часов ты проснешься, у тебя уже будет новый моторчик.
– Я же не об этом спрашиваю!..
– Не об этом? – И снова мне пришлось задуматься, что сказать дальше. – Ты веришь в Зубную фею, Энни?
Девочка отрицательно покачала головой.
– А когда-нибудь верила?
Она кивнула.
– А вот я до сих пор верю в Зубную фею. Может, и не так сильно, как раньше, но… В общем, я точно знаю, что иногда самое лучшее, что только можно себе вообразить, случается, пока ты спишь.
Энни снова посмотрела в иллюминатор, за которым со скоростью больше ста миль в час неслась ночная мгла. Прошло несколько минут, и она снова спросила:
– А ты знаешь что-нибудь об этом человеке? Ну, который умер?..
Я кивнул, и девочка напряглась в ожидании.
– Это была женщина, которая попала в страшную автомобильную аварию и серьезно повредила голову. Ее мозг погиб, и никакой надежды на то, что она когда-нибудь снова откроет глаза, не оставалось. Да, ее тело продолжало жить, но только с помощью сложных машин, какие ты наверняка видела в больнице. Без них оно бы тоже умерло в течение нескольких минут. Когда об этом узнали ее близкие, они решили, что лучший способ почтить память человека, который был им очень дорог, – это подарить его сердце кому-то, кто в нем нуждается. Например, тебе.
Энни закашлялась, да так сильно, что ее глаза от напряжения сошлись на переносице.
– А сколько ей было лет, этой женщине? – спросила она.
Давным-давно я взял за правило не сообщать реципиентам никаких сведений о донорах до тех пор, пока они не начнут поправляться после операции, но что-то в глазах Энни подсказало мне, что она спрашивает не из любопытства. Ей действительно было важно это знать – и не ради себя.
– Двадцать пять или двадцать шесть.
На протяжении нескольких секунд взгляд Энни скользил по стенам вертолетного салона – лампочкам, вентилям, переключателям, металлическим и пластиковым контейнерам с лекарствами и специальным оборудованием. Это соединение медицины и авиации, несомненно, казалось ей непривычным и странным, но она ничего не сказала. Вместо этого Энни задала следующий вопрос:
– Как ты думаешь, Риз, она… эта женщина… Она уже в раю?
Я пожал плечами.
– Этого я не знаю. Думаю, единственный, кто мог бы сказать тебе точно, это она сама.
Энни задумчиво нахмурилась и потерла золотой сандалик на шее, а затем принялась рассматривать окружавшее ее оборудование – медицинское, авиационное и спасательное. Ее пульс слегка участился, но цвет лица оставался нормальным, да и дыхание, хоть и затрудненное, оставалось глубоким и ровным. Ее взгляд снова остановился на мне.
– Риз?..
– Да?..
В наш разговор внезапно вклинился Стив:
– Джонни?..
Я поднял голову. Дверь пилотской кабины была открыта, и я увидел впереди огни Атланты.
– Ройер звонит из Техаса. Соединяю…
Я кивнул, прекрасно зная, что Стив отключил наушники Энни и Синди и что Ройера услышу только я.
В наушниках щелкнуло, захрипело и раздался голос партнера.
– Джонни?..
– Слышу тебя. Рассказывай…
– Мы только недавно приземлились, но я успел на нее взглянуть. Ей прекратили колоть дофамин, но давление пока не снижается. Электрокардиограмма выглядит неплохо, частота сердечных сокращений в норме, сердечная мышца, похоже, не пострадала, хотя точнее я смогу сказать, только когда вскрою грудину. На рентгене, во всяком случае, никаких признаков контузии сердца я не заметил. Легкие не коллапсированы, воспаления нет. Девять шансов из десяти, что это сердце нам подойдет.
