– Симпатичная причесочка! – прокричал я, когда мы высыпали на берег, чтобы полюбоваться необычным зрелищем. – Ты, наверное, пользуешься отработанным моторным маслом?
Чарли улыбнулся и несколько раз повернулся вокруг себя словно модель на подиуме.
– Только трансмиссионным, – отозвался он. – И не старым, а самым что ни на есть свежим.
Несколько раз в неделю мы ужинали в «Колодце». Дэвис включил в меню новое блюдо под названием «Трапеза Энни»: жареный цыпленок, горчичный соус, французские булочки, овощной салат под майонезом и порция шоколадного мороженого.
Свой кабинет я больше не запирал. Мобильный телефон и один пейджер были теперь в моем ведении, и я привык постоянно носить их с собой, будто вовсе с ними не расставался.
Раз в неделю к нам приезжал Ройер – поужинать, осмотреть Энни и – наверное, это было самым важным – проверить меня. Мне это надоело, и после третьего такого визита я сказал, провожая его до машины:
– Ройер, это действительно я, и со мной все в порядке.
Он пристально посмотрел на меня.
– Ты уверен?
– Ну, учитывая все, что случилось… Однако я не принимаю никаких сильнодействующих препаратов и не хочу их принимать. Я даже сплю по ночам, хотя сны, которые мне иногда снятся, не всегда бывают приятными…
Этого ему было достаточно.
Глава 50
Мои пациенты часто спрашивали меня, почему большинство трансплантаций происходит ночью. Ответ достаточно прост. Днем приходится ждать результаты анализов и исследований, а их проводит персонал, который работает в основном в дневные часы. Врач может констатировать смерть тогда и только тогда, когда анализы показывают, что организм пациента не реагирует на накопление углекислоты в тканях, а основные мозговые функции полностью угасли. Что и говорить – родственникам бывает очень трудно смириться с подобным диагнозом, однако сам вид некогда любимого человека, жизнедеятельность которого поддерживают сложные, но бездушные механизмы, зачастую становится последней соломинкой, которая помогает сломить их иррациональное упрямство и нежелание верить в очевидное.
Эта последняя соломинка чаще всего выпадает поздно вечером, когда больница затихает и родственники остаются один на один со своими тяжкими и безысходными мыслями. Тогда они примиряются со случившимся и, связавшись с врачом, сообщают о своем желании пожертвовать нуждающимся здоровые органы. В этом случае больница проводит дополнительные клинические исследования, которые должны показать, может ли умерший стать донором. Если ответ положительный, его вносят в соответствующие базы данных. Как правило, эта работа заканчивается только к полуночи или несколько позднее.
Я мог бы пересчитать по пальцам одной руки случаи, когда сообщение, что я должен приехать и забрать донорское сердце, поступало утром. Подобное случается очень редко, почти никогда. Вот почему, когда мобильный телефон и пейджер сработали почти в два часа ночи, я нисколько не удивился.
– Только что сообщили: возможно, у нас есть подходящее сердце… – Я узнал голос Ройера. – Это в Техасе, женщина двадцати шести лет. Муж говорит: они попали в автомобильную аварию, а она была не пристегнута. Энцефалограмма уже двенадцать часов показывает отсутствие мозговой активности. Местные врачи намерены констатировать смерть сразу после того, как подготовят родственников. Координатор Национальной службы по учету и распределению донорских органов уже поговорил с мужем, он согласен на донорство.
– Они там знают, как обращаться с телом? – быстро спросил я. – Никто ничего не предпримет, пока мы туда не доберемся?
Ройер усмехнулся, а мне вдруг показалось, что мы с ним расстались только вчера и что не было этих пяти лет, в течение которых мы даже ни разу не поговорили по телефону.
– Знают, конечно, – сказал он. – Вот что, Риз… Давай-ка лучше я слетаю в Техас, а ты побудь с Энни. Пусть твое лицо будет последним, что увидит девочка перед тем, как подействует наркоз.
– Ладно. Что-нибудь еще?
– Я передал в Техас, какие антибиотики использовать и как обращаться с телесными жидкостями. Сейчас я жду результаты анализов мочи и замеры центрального давления. Перезвоню тебе через пять минут.
Я дал отбой и достал из шкафа старый хирургический костюм. В последний раз я надевал его много лет назад, и теперь он сидел на мне довольно свободно. Брюки висели мешком, но, к счастью, не сваливались.
Пока я рассматривал себя в зеркале, в дверь постучали, и в комнату вошла Синди. На ней была старая мужская пижама – теплая, мягкая и на вид очень уютная. Бросив быстрый взгляд на телефон, который я оставил лежать на столе, Синди посмотрела на меня, и я поднял руку, предупреждая возможные вопросы.
– Звонил Ройер, – сказал я. – Есть кое-какие новости, но мы пока ничего не знаем точно. Возможно, ложная тревога. Я, кажется, уже говорил: звонок по этому телефону еще ничего не значит. Каждый раз, когда появляется донорское сердце, вероятность того, что оно нам не подойдет, очень велика. Не забывай об этом и не позволяй себе волноваться.
– А ты, значит, не волнуешься?.. – Синди сжала руки и кивком показала на мой костюм. – Поэтому ты переоделся?
Я слегка пожал плечами.
– Лучше предусмотреть все варианты. – Я тоже посмотрел на телефон, всей душой желая, чтобы он зазвонил, и через пять секунд действительно раздался звонок. Синди подпрыгнула от неожиданности, а я бросился к столу и нажал клавишу приема.
– Да?..
– Желудок и почки функционируют нормально, серологический анализ на гепатит и СПИД отрицательный. Похоже, девушка в полном порядке, так что можно начинать.
– Дофамин делали?
Дофамин я всегда считал замечательным средством. Будучи введен в тело донора, он заставлял сердце сокращаться чаще, повышая давление и обеспечивая приток крови к мозгу. Правда, слишком высокая доза могла повредить сердечную мышцу, но специалисты очень редко допускали подобную ошибку.
– Сейчас ей колют небольшую дозу, но, когда начнут вводить регидратационный раствор, инъекции прекратят.
– Так, на моих сейчас… – я посмотрел на часы и вытянул кнопку, готовясь перевести стрелки, – без трех минут два.
В телефоне я услышал щелчок браслета ройеровской «Омеги». В течение следующих шести часов нам предстояло координировать наши действия каждые полчаса – и с максимальной точностью.
– На моих тоже, – услышал я голос Ройера.
– Позаботься, чтобы нас встретили в дверях, о’кей? И чтобы никаких задержек. Я не хочу, чтобы Энни испытывала дополнительный стресс. Пусть заранее спустят кресло-каталку и держат лифт наготове.
– Сделаю. Вас будут ждать.
– Как с запасами крови?
– У нас есть шестнадцать контейнеров эритроцитной массы, при необходимости можно достать еще.
