При этих словах Энни улыбнулась и ущипнула себя двумя пальцами за кончик носа.
– Когда Вартимея подвели к Иисусу, он сразу упал перед ним ниц, так что его лицо оказалось на одном уровне с Его стопами. Так всегда делается, потому что, если ты веришь в Сына Давидова и прочее, упасть ниц – это почти единственный способ показать Ему свою веру и свою любовь. А Иисус спросил: «Чего ты хочешь от Меня?» И слепой, лежа в пыли, ответил: «Хочу прозреть». Тогда Иисус поднял Вартимея, отряхнул от пыли и земли и сказал: «Иди, вера твоя спасла тебя». И тогда в один миг… – С этими словами Чарли сорвал с глаз Энни повязку, и она заморгала, приспосабливаясь к тусклому свету лампочки. – И тогда в один миг Вартимей прозрел!
Энни улыбнулась, Синди невольно прикрыла рот ладонью. Чарли тем временем поднялся на ноги и помог встать девочке.
– Все это просто замечательно, – добавил он, – но то, что было дальше, еще интереснее.
– А что было дальше? – тут же спросила Энни и потерла глаза, которые все еще раздражал свет.
– Большинство слепцов, которых исцелил Иисус, со всех ног помчались домой, чтобы поскорее рассказать родным о случившемся с ними чуде. «Привет, мама, я снова вижу!», типа того. Это было естественной реакцией, но Вартимей поступил по-другому. Он подошел к городской стене, где просидел много лет, подобрал свою грязную одежду и пошел за Иисусом. – Чарли снова опустился перед девочкой на колени и, взяв ее руки, осторожно приложил к своим глазам. – Что же из этого следует? – проговорил он. – Только то, что самые лучшие, самые прекрасные вещи в мире нельзя ни увидеть глазами, ни даже потрогать. Их можно только почувствовать – почувствовать сердцем…
– А этот Вар… Вартимен… Ва… – Энни замолчала, беспомощно разведя руками.
– Барт, – подсказал Чарли, и девочка согласно кивнула.
– Это он так сказал? Ну, что самые лучшие вещи можно почувствовать сердцем?
Чарли покачал головой.
– Нет, это сказала одна женщина, которую я очень люблю. Ее звали Хелен Келлер, и она была писательницей.
– Хелен Келлер?! – воскликнула Энни. – Я о ней слышала!..
Чарли протянул ей руку.
– Большое спасибо, Энни. Как хорошо было повстречаться с тобой!
В ответ девочка крепко обняла его за шею, стараясь, впрочем, не стукнуть Чарли по голове твердой пластиковой лангеткой.
– Может быть, я и слепой, но я многое вижу. – Чарли повернулся в мою сторону. – Иногда я вижу даже лучше, чем некоторые люди с нормальным зрением.
Наконец Энни выпустила его и прошептала:
– Спокойной ночи, мистер Чарли!
Это означало «Спасибо!», и Чарли ответил в соответствии не с ее словами, а с тем, что она подразумевала.
– Не за что, Энни.
Синди тоже обняла его на прощание, потом взяла девочку за руку и повела в дом. Уже в дверях Энни обернулась и, вырвав руку, подбежала ко мне.
– Спокойной ночи, Риз!
– Спокойной ночи, Энни.
После этого она вошла в дом, и я услышал, как щелкнул замок на двери ванной комнаты. Синди еще раз посмотрела на нас и слегка пожала плечами.
– В самом деле, ребята, огромное вам спасибо. Я… Мы… В общем, увидимся завтра утром, только… – Она покосилась на приоткрытую дверь и слегка понизила голос. – Боюсь, завтра нам придется выехать попозже. Мне кажется, Энни слишком устала и ей нужно поспать подольше.
Чарли поцеловал ее в щеку.
– Никаких проблем, Синди. Спокойной ночи, – сказал он, и мы сели в машину. Я взялся за ключ зажигания, но Чарли остановил меня, положив руку поверх моей.
– Подожди секундочку. – Он прижал палец к губам и опустил стекло со своей стороны. Джорджия лежала на полу у него под ногами, ритмично постукивая хвостом по коврику, и Чарли на нее шикнул. Наклонив голову, он прислушивался, а когда я снова хотел запустить двигатель, он вытащил ключ зажигания из замка и положил себе на колени.
Прошла минута. Свет в комнате, где спала Энни, погас, скрипнула дверь, а еще какое-то время спустя мы услышали кашель – глубокий, хриплый кашель, который стал заметно хуже. Через пару минут Энни раскашлялась снова и никак не могла остановиться. Приступы продолжались довольно долго и следовали один за другим, и Чарли повернулся в мою сторону.
– Ты слышишь?
Я знал, о чем он, и ничего не ответил.
Покачав головой, Чарли хлопнул меня по груди ладонью.
– Я спросил: ты слышишь, как она кашляет?
Я откинулся на спинку сиденья и, глядя в темноту ночи, вздохнул.
– Да, Чарли, я слышу.
Он кивнул и протянул мне ключи.
– Надеюсь, что так. Очень надеюсь, слышишь? Ради тебя, ради этой маленькой девочки и… ради Эммы.
Глава 34
Звон бьющегося стекла заставил меня вскочить.
– Эмма?! – Я бросился на кухню, откуда донесся звук. – Эмма!!!
Я услышал шорох и сдавленный стон. Эмма в сбившейся ночной рубашке лежала на полу лицом вверх. Ее глаза были открыты, рука сжимала грудь, лицо исказила гримаса страдания и муки. Упав рядом с ней на колени, я проверил периферический пульс и пульс сонной артерии. Эмме оставалось минуты три, потом ее сердце остановится.
– Чарли! – заорал я, ринувшись на заднее крыльцо, по пути роясь в выдернутом из буфета ящике, где у нас лежали кухонные принадлежности. – Чарли, звони девять-один-один! Скорее!
Чтобы дать Эмме хоть один шанс, необходимо было снизить давление на сердце, а сделать это можно было, только удалив кровь из околосердечной сумки. В моем распоряжении имелся всего один подходящий инструмент – кулинарный шприц для мяса, который я нашел в ящике буфета. Не переставая взывать к Чарли, я схватил длинную шестидюймовую иглу толщиной с карандашный грифель и навернул на шприц. Глаза Эммы закрылись, к тому же, судя по пульсу сонной артерии, ее систолическое давление упало до 80 или меньше. То ли от боли, то ли от слабого кровенаполнения сосудов она потеряла сознание, но сейчас мне это было даже на руку: меньше всего мне хотелось, чтобы Эмма видела и помнила, что я буду делать.
Я схватил баллон с кислородом и, включив регулятор на максимум, подвел к ноздрям Эммы две трубки. Вены у нее на шее вздулись, а это означало, что кровь начинает застаиваться в организме. Еще немного, понял я, и наступит смерть мозга. Нужно было действовать, и действовать как можно быстрее, не считаясь с побочными рисками.
Я уложил Эмму на полу поровнее, так что ее руки находились над головой, потом как следует прицелился и вонзил иглу в тело своей жены. Как только острие проткнуло перикард, я вытянул поршень на себя, облегчая отток крови, затем отвинтил шприц от иглы. Из иглы тут же ударила струя темной, бедной кислородом крови, окатившая и меня, и дальнюю стену кухни. Эмма потеряла почти литр крови, прежде чем напор ослабел. Теперь кровь выплескивалась из иглы вялыми толчками – в такт ставшими регулярными сокращениям ее слабеющего сердца.
