Я пережал ей руку в запястье и внимательно рассмотрел порез. Синди отвернула лицо, чтобы не смотреть, даже глаза прикрыла здоровой рукой. Ее грудь часто и высоко вздымалась, щеки сделались пепельно-серыми, и я понял, что она вот-вот потеряет сознание.
– Ты боишься крови? – спросил я как можно спокойнее.
– Только своей, – пробормотала она. В следующее мгновение колени ее подогнулись, но я успел подхватить ее и перенести на диван. Обмотав раненую кисть полотенцем, я вернулся к буфету и распахнул дверцы. Мне повезло – на верхней полке я увидел картонную коробку. Так и есть, в ней были лекарства! Выхватив оттуда флакончик перекиси, я метнулся обратно. Рядом с диваном стоял небольшой журнальный столик, и я вывалил на него содержимое своих карманов. Вымыв руки, я тщательно промыл перекисью рану – она оказалась довольно глубокой: лезвие ножа вошло в мякоть ладони, но сухожилия были целы. Я не решился зашивать рану на глазах пострадавшей: что-то подсказывало мне, что ей не хватит выдержки потерпеть, поэтому, подумал я, следует начать действовать, пока она не очухалась.
Сорвав с пояса фонарик, я включил его и, зажав в зубах, направил луч на рану. Потом вставил нитку в иглу, и, когда примерно минуту спустя Синди открыла глаза, я наложил уже четыре шва.
Она бросила на меня обалделый взгляд и схватилась было здоровой рукой за раненую, словно борясь с желанием вырвать ее у меня и прижать к груди. На этом силы ее оставили, и она снова откинула голову на подушки.
– Ох!.. – пробормотала она, закрывая глаза и тяжело дыша. Потом ее ресницы снова приподнялись. Краешком глаза она следила за тем, как я не торопясь завязываю шестой узел.
– Ну вот, отличный шов получился! – пробормотал я невнятно, во рту у меня по-прежнему был фонарик. Синди не ответила – на свою руку она по-прежнему старалась не смотреть. Внезапно ее взгляд устремился куда-то поверх моего плеча, словно она кого-то увидела. Почти одновременно я услышал легкие шаги и голос Энни спросил:
– Тетя Сисси, с тобой все в порядке?
– Да, милая, все хорошо… Иди ложись! – Синди приложила усилия, чтобы голос ее звучал беспечно.
Но Энни ослушалась. Подойдя ко мне сзади, она заглянула через плечо посмотреть, что происходит. Ее золотой сандалик на цепочке свесился вперед и, ярко взблескивая, болтался где-то на уровне моей ключицы.
– Ты что, порезалась? – строго спросила она тетку. Насколько я мог судить, Энни не боялась вида крови и хирургических манипуляций.
К этому моменту лицо Синди приобрело почти нормальный цвет, однако вставать с дивана она не спешила, и не только потому, что была привязана ко мне хирургической нитью. Ее пугал вид полотенца в крови и запятнанный кровью пол.
– Да, – отозвалась она слабым голосом. – Я такая неловкая, вот и порезалась… Ты иди спи… Все в порядке. – Синди закрыла глаза и поморщилась при очередном уколе иголкой.
Вынув изо рта фонарик, я шепнул Энни:
– Порез очень глубокий. Вот здесь нож дошел почти до кости. – Кончиком иглы я показал место и посветил фонариком, чтобы девочка могла видеть. – Но самое неприятное, что он задел довольно крупную вену, которая проходит тут… – В качестве указки я снова воспользовался иглой. Энни внимательно смотрела, потом поднесла к глазам свою ладонь, видимо, для сравнения. – Твоя тетя Сисси, – продолжал я, – едва не оттяпала себе руку, но мне кажется, что восьми швов должно хватить. И ей не помешал бы укол противостолбнячной сыворотки – на ноже есть ржавчина.
– О господи!.. – воскликнула Синди и, крепко зажмурившись, стала делать глубокие, медленные вдохи, усилием воли пытаясь взять себя в руки.
– Тетя Сисси боится уколов, – шепотом сообщила мне Энни.
Синди опять побледнела.
– Ну, не она первая, не она последняя…
Завязав последний узел, я повернулся к Энни и кивком показал на маленькие ножницы, лежавшие на столике рядом.
– Перережь, пожалуйста, нитку, у меня руки заняты, – попросил я.
Энни без колебаний схватила ножницы, просунула пальчики в кольца и осторожно наклонилась вперед.
– Где резать? Рядом с узлом или?..
– Рядом с узлом.
Я натянул нить, и Энни перерезала ее с той тщательностью и благоговением, с каким молодой отец, присутствующий при родах, перерезает пуповину, и несколько мгновений любовалась делом рук своих.
– Молодчина. – Я ободряюще ей улыбнулся. – А теперь принеси мне, пожалуйста, губку или маленькое полотенце.
Энни ушла и вскоре вернулась с вылинявшим и дырявым махровым полотенцем небольшого размера. Увидев его, Синди сказала:
– Нет, дорогая, это еще хорошее. Принеси лучше старое белое с пятнами. Оно висит на трубе рядом со стиральной машинкой.
Энни принесла другое полотенце – еще более рваное, и я, намочив его перекисью, стер остатки крови с руки Синди и промокнул зашитую рану.
Синди опасливо следила за моими манипуляциями.
– Надеюсь, у тебя нет с собой противостолбнячной сыворотки? – спросила она. – Сдается мне, в твоих карманах может найтись что угодно.
Я улыбнулся.
– Нет, сыворотки у меня с собой нет. – Я помог ей сесть и заставил поднять раненую руку повыше, чтобы ослабить кровотечение, которое, впрочем, почти прекратилось. Энни села рядом с теткой и закашлялась, прикрывая рот ладонью. Синди озабоченно посмотрела на нее.
– Видишь, теперь со мной точно все в порядке, – проговорил она. – А ты иди поспи.
В ответ Энни зевнула и прислонилась головкой к ее плечу. Синди беспомощно взглянула на меня, и я, взяв девочку на руки, отнес ее в спальню. Уложив Энни в постель, я накрыл ее одеялом до подбородка. Думаю, она заснула еще до того, как я вышел за дверь.
Когда я вернулся в гостиную, Синди по-прежнему сидела на диване и, борясь с тошнотой, рассматривала свою руку. Заслышав мои шаги, она подняла голову.
– У меня такое ощущение, – проговорила она, – что тебе уже приходилось зашивать раны.
Я кивнул.
– Один или два раза, – сказал я, но не стал ничего объяснять. Чайник на плите закипел и начал посвистывать, и я налил нам две чашки чая с ромашкой. Некоторое время мы сидели молча, держа чашки с кипятком у губ, не решаясь ни сделать глоток, ни сказать хоть слово. В конце концов повисшая в комнате тишина начала действовать мне на нервы, и я стал искать предлог, чтобы откланяться.
– Ты, я вижу, очень устала, – промолвил я. – Мне, наверное, лучше уйти…
Это было не совсем так. Синди, безусловно, вымоталась, и все же мне казалось, что в общении с нормальным взрослым человеком (семилетняя Энни, понятно, не в счет) она нуждается ничуть не меньше, чем в крепком, здоровом сне в течение по меньшей мере недели. О том, что Синди почти не спит по ночам, я догадался по темным кругам у нее под глазами, и все же, несмотря на обморок, в который она упала при виде крови, я знал, что она – женщина стойкая и храбрая. Что касалось кругов под глазами, то такие же когда-то были и у меня.
