А еще в окрестностях озера живет Бог. Возможно, кто-то улыбнется моей наивности, но я действительно верю, что Он здесь, прямо в этих холмах, и все потому, что и мы здесь. Уверен, Эмма это тоже знала. Более того, она поняла это первой. Как сказал Блаженный Августин, «…славословить Тебя хочет человек, частица созданий Твоих. Ты услаждаешь нас этим славословием, ибо Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе»
[27]
.
Глава 11
Погожий летний вечер катился к концу, воздух сделался прохладным, и я знал, что скоро пойдет дождь. Сначала на небе появятся тучи, потом сорвется ветер; резкий, насыщенный влагой, он зашумит листвой и согнет ветки деревьев, неся с собой заглушающий все другие ароматы запах дождя. Упадут первые легкие капли; затем капли покрупнее зашлепают по широким, с ладонь, листьям магнолий, и наконец на землю обрушатся прохладные дождевые потоки.
Мы с Эммой сидели на балконе у моей спальни и смотрели в телескоп на Млечный Путь, пока его не успели затянуть грозовые тучи. На полу под треногой телескопа были разложены несколько незаконченных головоломок. Звезды очаровывали, манили меня, головоломки же я считал чем-то вроде хобби. Я мог собирать их по семь штук одновременно; Эмма в это время обычно рисовала или читала. Сегодня, прислушиваясь к птичьему гомону, она листала «Большие надежды» и делала наброски птиц, присаживавшихся на ближайшие ветки.
Все семь тысяч фрагментов от семи головоломок я ссыпал в одну коробку и как следует перемешал их, как мешают бочонки лото. Шаря в этой куче рукой, я не спеша начал выкладывать семь разных картинок. На то, чтобы собрать их все, могло уйти около двух недель, но я никуда не торопился, к тому же сам процесс нравился мне куда больше, нежели результат. И одну-то большую головоломку сложить непросто, но, лишь добавив к ней еще шесть, вы получаете истинное удовольствие.
Возня с головоломками была для меня – как мне теперь представляется – одним из этапов подготовки к серьезной научной работе. Разглядывая замысловатой формы кусочки раскрашенного картона, я учился не торопиться с выводами, учился быть внимательным и просчитывать возможные варианты. Часто, вертя в руках тот или иной фрагмент, я размышлял: сюда он не подходит, сюда – тоже, тогда, быть может, туда?.. И так далее, и так далее… Головоломки научили меня смотреть на любую проблему с разных сторон и только потом двигаться дальше, потому что каждый кусочек, каким бы маленьким и незначительным он ни казался, имел огромное значение как неотъемлемая часть целого.
Глядя на разбросанные по полу фигурные фрагменты, я перебирал их, отыскивая нужную деталь, в то время как разум мой улетал далеко за пределы балкона, блуждая по поверхности луны, которая взошла рано и была полной и желтой, как масло, предвещая хороший урожай.
Сразу после грозы, начавшейся и закончившейся несколькими довольно сильными порывами холодного ветра, я вновь услышал песню кардинала, но она показалась мне не такой, как обычно. На этот раз звук был глухой, тоскливый, я бы даже сказал – замогильный. Выглянув из окна, я увидел самца кардинала: он слетел на перила балкона и сидел там, глядя на трепыхающееся на полу тельце подружки. Должно быть, порыв ветра сбросил ее туда, повредив или сильно помяв крыло, и теперь бедняжка не могла взлететь. У всех наших соседей были кошки – у некоторых даже несколько; бродячих кошек в окруѓе тоже хватало, поэтому жить раненой самочке в любом случае оставалось недолго. Она, правда, пыталась взлететь, но все попытки только ухудшали положение.
Самец слетел с перил и приземлился рядом с подругой – над ней. Он продолжал петь, зовя ее во всю силу своих маленьких легких и тоненького горлышка, вибрировавшего от напряжения. Когда я появился из комнаты, самец снова вспорхнул на перила и глядел оттуда с подозрением и гневом – хохолок на его голове воинственно приподнялся, перья на шее встопорщились. Когда же я взял раненую птицу в ладони, кардинал издал горестный крик и, поднявшись в воздух, принялся кружить на расстоянии пары футов от моего лица, держась, впрочем, со стороны деревьев, а не со стороны дома.
– Не бойся, девочка, – прошептал я, наклоняясь к самочке. – Я только внесу тебя в дом, чтобы осмотреть как следует.
Самец опустился на ветку магнолии. В его голосе теперь явственно звучали беспокойство и страх. Я готов был вернуться в комнату, но на пороге остановился и обернулся.
– Не волнуйтесь, сэр, – сказал я, – я не съем вашу супругу и вообще не причиню ей вреда. Если хотите, можете смотреть в окно, и вы убедитесь, что я хочу ей только добра.
В комнате я посадил раненую птаху на стол и придвинул поближе увеличительное стекло на штативе. С первого же взгляда мне стало ясно, в чем дело. Должно быть, сильным порывом ветра в кроне магнолии сломало несколько сухих мелких веток, и одна, вонзившись в птичье крыло, повредила несколько маховых перьев и расцарапала кожу, а в одном месте рассекла ее довольно-таки глубоко. Правда, на первый взгляд тонкие птичьи косточки были целы, но я готов был поспорить на свой новенький микроскоп: без перелома не обошлось.
Я извлек пинцетом застрявшие в перьях кусочки древесной коры, аккуратно сложил больное крыло и примотал пластырем к туловищу – плотно, но не слишком туго, чтобы раненая самочка не чувствовала себя пленницей. Потом снял со шкафа свою птичью клетку, посадил туда птицу и наполнил поилку свежей водой.
Все время, пока я занимался самочкой, ее красный, как пожарная машина, супруг сидел за окном на перилах и, зорко следя за моими манипуляциями, продолжал громко петь. Тогда я уже знал, что кардиналы остаются верны своему однажды выбранному партнеру, и не сомневался: самец никуда не улетит.
– Не беспокойтесь, сэр, – снова сказал я ему. – Она поправится. Я буду хорошо о ней заботиться.
Пожалуй, я в жизни не слышал звука более одинокого и тоскливого, чем песня самца кардинала, который зовет свою супругу, а та не откликается. Я был абсолютно уверен, что теперь он просидит на одном месте несколько дней и будет петь изо всех сил до тех пор, пока снова не воссоединится с возлюбленной.
– Он плачет, – шепнула мне Эмма.
– Ты думаешь? – спросил я.
– Я знаю, – ответила она твердо.
– Но откуда?.. Откуда ты знаешь?! По-моему, это вовсе не похоже на плач…
Эмма поглядела за окно. Она не собиралась ничего мне доказывать: с ее точки зрения, в доказательствах просто не было нужды.
– Это потому, что ты слушаешь ушами, а не сердцем, – сказала она наконец.
– Что обычно делают кардиналы, когда находят друг друга?
– Поют вместе.
Эмма опустилась на пол и села, скрестив ноги, так что наши колени соприкоснулись. Она прошептала:
– «Нет человека, который был бы как остров, сам по себе… – тут она коснулась кончиком пальца моего носа, – …смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол. – Эмма дважды постучала пальцем по моей переносице. – Он звонит по Тебе»
[28]
.
