– Откуда ты про больницу знаешь?
– Моя мать работает там, она и рассказала.
Я бессильно опустилась на качели, оставив в покое плащ Макса. Мне было очень больно. Так, что даже тошнило.
– Мне… Марин, мне очень стыдно. Правда. Я виноват перед тобой. Я уже второй месяц хожу у тебя под окнами, чтобы извиниться. Я ходил к родителям Стёпы, но они в Москве. Решил прийти к тебе.
– Извиниться?
– Ну да. Ты меня простишь?
– А дальше что?
– Ничего. Мне правда ничего не надо. Понимаешь, я… в августе у меня обнаружили рак. Ну, там вроде не страшно, операбельно. Отец собрал деньги, мы поедем в Германию, на обследование и лечение. Но я не мог уехать, не объяснившись с тобой.
– Рак?
– Ну я не знаю, как правильно называется, – опухоль в мозге. Голова очень болела в последние месяцы, а мать же в больнице работает, забеспокоилась. Обследовали сразу после поступления. Там небольшая опухоль, и это лечится, но только лучше не в России. Отец машину продал, два киоска своих, у него же бизнес, и вот, едем через неделю.
– Ясно.
Надо было сказать ему что-то обнадёживающее, но я не могла. Вроде бы – что значит моё маленькое личное горе по сравнению с его болезнью? Он ведь по-настоящему может умереть… И всё равно – я не могла выдавить из себя ни слова. Мы сидели молча. Качели слегка раскачивались.
– Прости меня. Если сможешь, – наконец сказал Максим. Только сейчас я заметила, что он очень бледен и под глазами у него серые круги.
– Ты как вообще? – спросила я. – Выглядишь не супер.
– Пью обезболивающие горстями. Голова начинает болеть, пойду домой.
– Проводить?
– Смеёшься? Не надо. Просто скажи, что сможешь меня простить.
– Наверное, смогу. Ты же не один виноват.
– Почему? Я один, я же всё подстроил.
– Ты подстроил, а он поверил.
Я встала с качелей и пожала ему руку.
– Удачи тебе, Макс. Мне жаль, что всё так.
Он крепко сжал мою руку и поцеловал её.
– Прости.
– Простила.
Подхватив сумку, я побежала к подъезду. Не оглядываясь.
Если я снова не попаду в больницу, со вторым нервным срывом, это будет успех.
28 сентября 2000
Времени нет ни на что. Началась установочная сессия на журфаке, так что после лекций в одном университете я мчусь во второй. Экзамены будут в январе, а пока идут лекции и студентам дают задания, списки литературы… Интересно. И главное – всё не так, как на юрфаке. Другие люди, совсем другая жизнь… На факультете есть учебная телестудия и радиорубка, где через год мы будем готовить выпуски новостных теле– и радиопрограмм. Я таскаю домой огромные стопки книг и прячу их у себя в комнате, чтобы родители не обнаружили. Мама удивляется, почему я прихожу домой в восемь вечера («неужели уже так много задают?»). Я пользуюсь легендой о сложной курсовой по «зарубе». К счастью, мама ещё помнит этот ужасный предмет. Папа с подозрением оглядывает меня, когда я возвращаюсь домой, но пока молчит…
1 октября 2000
Посвящение в студенты мне не понравилось. Сначала был капустник университетской команды КВН (смешно не было), потом выступали студенты, занимающиеся в разных секциях… После «официальной» части праздника весь курс дружно отправился в ночной клуб. Олег уговорил меня пойти с ним, но я пробыла там всего полчаса. Как-то мне было… скучно. Позвонила Димке, и он забрал меня домой. Оля осталась, и он увёз её из клуба уже за полночь. Я видела, что брат волнуется и даже немного ревнует, но он (молодец!) не устроил ей скандала. Как жаль, что я знаю только одного идеального парня, и этот парень – мой старший брат…
3 октября 2000
Как оказалось, мои сессии в январе совпадают. Выход один: сдавать журфаковские экзамены и зачёты за первый курс досрочно, по индивидуальному графику. Договорилась с профессорами, график получился сложный, но вполне приемлемый. Первый экзамен я сдаю в ноябре, последний – в конце марта. До ноября нужно написать пять контрольных, две статьи и курсовую… Когда всё это делать?
…А может, всё правильно и так и надо? Врезаться в учёбу, забыть обо всём, кроме плана, чтобы не думать… о нём?
О том, как он вообще мог поверить Максу и его фотографиям и не спросить ни о чём меня???
4 октября 2000
Звонила Ната. Она видела Стёпу.
Он повторил всё, что я уже и так знаю от Макса.
Наташа пыталась ему рассказать, что всё это – козни Максима, но Степан не захотел слушать.
У него есть девушка. Москвичка.
Наташа её видела. Говорит, красивая…
6 октября 2000
Я написала Стёпе письмо. Обо всём. Длинное, эмоциональное. Вложила туда фотографии, которые оставил мне Макс. Написала, что любовь предполагает доверие друг другу. И что любящий человек не поверил бы в измену вот так сразу, а как минимум потребовал бы у своей невесты объяснений.
Я отправила письмо с уведомлением о вручении – просто чтобы знать: получил.
20 октября 2000
В почтовый ящик бросили уведомление: Стёпа получил моё письмо. Судя по дате, почта сработала быстро – он расписался в получении 12 октября. И тишина. Он мне даже не позвонил.
23 октября 2000
Год назад погибла Маша. Ровно год назад. Сегодня ездили с Димкой на кладбище. Мы с ним стали как будто ближе – и в то же время дальше. Ближе – потому что понимаем друг друга с полувзгляда, дальше – потому что меньше говорим о том, что происходит сейчас. Он очень много времени проводит с Олей, часто ездит в командировки… А я постоянно занята учёбой. Но сегодня я отложила все дела, мне хотелось побыть с ним. Только я знаю, как тяжело он переживал смерть Маши, и только со мной он может поговорить о ней.
По дороге купили два огромных букета цветов. Я предложила заехать за Машиной бабушкой. Дима странно взглянул на меня и напомнил, что она ещё летом переехала к сестре в Новосибирск. Удивительно, как я могла забыть? Дима до сих пор иногда звонит ей.
Пробрасывало первые снежинки, дул ветер, но кладбище встретило нас покоем. Здесь, казалось, даже воздух стоял, не двигался, словно и ветер, и снег остались за воротами. После возвращения из Чечни Дима поставил здесь очень красивый памятник, оградку, лавочку… Мы сели. Долго смотрели на памятник.
– Знаешь, я раньше разговаривал с ней здесь, – сказал Дима. – А потом появилась Оля, и мне стало легче, светлее как-то… Я по-прежнему приезжаю сюда раз в месяц, но у меня уже нет ощущения, что я должен говорить. Как будто она ушла окончательно. То ли сама меня отпустила, то ли я её отпустил.
