Я внутренне напряглась. Не хотелось этого разговора, не хотелось видеть Татьяну, почему-то не хотелось вообще ничего. Внезапно я почувствовала себя лишней на этом празднике и вдруг осознала почему. Понятность, предсказуемость жизни резко закончилась. Я впервые за свои семнадцать лет не знаю, что будет дальше…
– Давай поговорим, – сказала я.
– Ты увела у меня Степана.
– Не уводила.
Наташа и Аня старательно делали вид, что поглощены каким-то своим разговором. Но я знала: они слышат. Даже если не слушают.
– Он должен был быть моим!
– Он сам решает, с кем ему быть.
– Что в тебе есть такого, чего нет во мне? Ну что?
– Я не знаю, Таня.
– Ладно. Теперь уже глупо что-то делить. Я сейчас тебе скажу одну вещь. Мне очень нравится Степан. Очень. Я хотела… ну ты знаешь, что я хотела с тобой сделать. Я не думала тогда, что за такое можно и в тюрьму попасть, и жизнь испортить – в смысле, себе, не только тебе.
– Я рада, что ты это поняла.
– Поумнела, да. Я, наверное, должна у тебя прощения попросить. Но я не хочу. И не буду. Даже не жди.
– Не надо. Я на тебя зла не держу.
– Но мне всё равно очень стыдно. Поэтому… Слушай. Ты просто знай – Макс сильно в тебя втюрился и в покое не оставит. Ты осторожнее с ним.
Видимо, у меня было очень удивлённое лицо.
– Просто поверь мне на слово. Ну и звони, если что. Вдруг я смогу чем-то помочь. У меня есть деньги, связи и богатые родители. Только подруг, как твои (она выразительно кивнула в сторону Оли), нет.
Она горько всхлипнула, вскочила со стула и убежала в дамскую комнату. Подчинившись внезапному порыву, я побежала за ней. Татьяна заперлась в кабинке и рыдала там во весь голос.
– Таня, Татьяна… – негромко позвала её я. Она не отзывалась, но всхлипы стали тише. – Таня… Не надо, не плачь. Сегодня такой важный день! Не плачь, пожалуйста. Макияж расплывётся, платье испачкаешь… Зачем? Всё ведь хорошо. Ничего плохого не случилось. Мне очень жаль, что у тебя нет друзей. Но они будут, Таня, обязательно будут. Ты сейчас поступишь в институт и начнёшь жизнь с чистой страницы, представляешь? Там никто не знает, кто ты, какая ты. Всё будет по-другому. Ты куда поступать будешь?
Таня шмыгнула носом.
– Я… Отец уже заплатил за меня, чтобы я юрфак заканчивала. Осталось аттестат принести. Но я туда не хочу…
– А сама ты кем хочешь быть?
– Детским врачом, – шёпотом, как-то застенчиво сказала Татьяна. Вот это да!
– Так почему бы тебе самой не попытаться поступить в медицинский?
– Ты что, это же невозможно! Я ни за что в жизни не поступлю!
– Поступишь, Таня!
– Отец узнает – зашибёт!
– А ты ему говорила, что хочешь быть детским врачом?
Татьяна резко распахнула дверь кабинки.
– Слушай, а ведь нет, не говорила! Он просто сказал, что уже всё решил. И меня не спросил даже.
– Тань, так надо поговорить с ним. Может быть, он просто не знает, что у тебя есть какие-то свои планы и желания.
– Но он считает, что врачи обречены на прозябание!
– Да кто тебе сказал? Ты можешь и в частной клинике работать, и в хорошей детской больнице! Главное – выучиться и стать профессионалом.
Таня молчала. Потом взяла салфетку, вытерла слёзы и размазанную по щекам тушь.
– У меня здесь не грязно? – она повернула ко мне лицо. Я промокнула салфеткой щёки и лоб Татьяны, на секунду поймав себя на мысли, что делаю это совершенно естественно, как если бы на месте Тани была бы сейчас Оля или Ната. – Спасибо, Марина.
Мы стояли друг напротив друга, и у меня было ощущение, что Татьяна готова броситься мне на шею. Она этого не сделала. Я пожала ей руку. Крепко. По-дружески.
– Спасибо, Марина. Знаешь, я поняла, что в тебе такого необычного. Ты настоящая.
В это время дверь дамской комнаты распахнулась, и туда со смехом ввалились Ленка Петрова и Маша Рыкова из 11 «В». Мы с Татьяной вышли. Она заспешила к столу родителей.
– Поговорю с папой, – сказала она. А я вернулась на своё место. Моё настроение опять изменилось. Мне стало легко и приятно. В коридоре возле зала я столкнулась со Стёпой, и он повёл меня танцевать. Рядом танцевала Оля с Ваней Лавровым из нашего класса. Наташа кружилась в танце с Витей Палкиным.
– Аня ушла, – сказал Стёпа. – За ней муж приехал. Малышка у них приболела.
Я кивнула и обняла его. Мне было хорошо. Даже несмотря на неопределённость будущего, «грязные танцы» одноклассников и прочие мелочи.
В два часа, я засобиралась домой. Ноги устали, голова немного кружилась от шампанского, новые туфли натирали. Со мной уходила и Оля. Наташа решила остаться. Мы тепло попрощались с одноклассниками и учителями и погрузились в большую машину (кажется, это называется «минивэн») Стёпиных родителей. Так, все вместе, Оля с мамой, я с родителями, Стёпа с родителями, мы и поехали по домам.
– Марина, послезавтра у Стёпы день рождения, – сказала его мама, Анна Васильевна, когда я выходила из машины. – Ты приходи к нам часа в четыре, мы отвезём вас в очень красивый ресторанчик. Стёпа хочет, чтобы вы провели вечер вдвоём.
Вокруг моего сердца снова затолпились тучки – послезавтра. Послезавтра наш последний день…
Всё, сил больше нет, уже пятый час утра. Пойду спать…
17 июня 2000 года (продолжение)
Что же я натворила?., (зачёркнуто)
…Я легла и быстро заснула. Не слышала, как ушли на работу родители и брат – они не оставили своей традиции работать по субботам. Меня разбудил звонок в дверь. Я взглянула на часы – было 11 утра. Кто бы это?
В дверях стоял Стёпа.
Не понимаю, до сих пор не понимаю, почему он пришёл. Я открыла дверь, одёргивая второпях надетый халат. Из зеркала на меня смотрела немного непричёсанная, но все же довольно симпатичная девушка.
– Риша… Я… Я просто хотел ещё немного побыть с тобой. Я не могу, мне так плохо от мысли, что осталось всего два дня, – задыхаясь, проговорил он.
И тут началось сумасшествие. Причём начала его я. Я поцеловала его первой. Поцелуй получился очень долгим, и чем дольше он длился, тем более страстными становились наши объятия. Каким-то образом мы дошли до моей комнаты. До моей разобранной постели. Опустились на неё. И всё ещё целовались. Я своими руками расстёгивала на Стёпе рубашку! Я! Как же так, ведь я всегда считала, что замуж нужно выходить девушкой, в белом платье…
Когда мы были уже почти раздеты, мне вдруг стало страшно. Затуманенный разум включился и стал читать мне нотации. Я готова была заплакать – меня трясло от желания, от этих горячих поцелуев, от страха, от того, что я вот-вот совершу что-то непоправимо-недозволенное. «Так нельзя!» – говорило что-то во мне. «Так можно», – говорила я сама… Я отодвинулась от Стёпы, но было уже поздно. Он обнимал меня, целовал меня, осторожно снимал с меня мою розовую ночную рубашку… Я зажмурилась от ужаса. И очень боялась посмотреть на него.
