Ну а пока хату сладит, да с углом – кабинетом то бишь отдельным, где бы спокойно занимался он делами своими, не тревожимый ни бабой, ни детками. И для женки – комната отгороженная отдельная. И едальная, то бишь столовая. И сенцы. И подклет. А еще задумал второй этаж жилым сделать. Ну, типа мансарды. Вооружившись берестой, разъяснил он мужикам, что да как. Где да как перегородки ставить, да проемы дверные, да сами двери… Мастеровые, добро, не упертые попались, ну и наученные… кулаками. Они лишь затылки поскребли, глядя на замысловатые чертежи, что набросал им Николай Сергеевич, да меж собой о чем-то перегутарив, взялись за дело.
Работа у мастеровых спорилась ладно. Так, что уже на двенадцатый день вырос на клочке земли новый сруб, чудно внутри исполненный. Ведь если площадка земляная посреди избы вопросов не вызвала, то две внутренние перегородки и дыры в крыше да перекрытии для будущего дымоотвода, и лестница с пролетом, мягко говоря, вызвали недоумение. Хотя, чего там говорить, мастеровые, хоть и подивились, да вещи многие ладными нашли. Не в каждый, конечно, дом, но в те, что побогаче уже можно было бы кое-что и принять. Радуясь новострою, гость из будущего два бочонка с медом хмельным прикупил. Один – мастеровым в благодарность, другой – для себя; новоселье справить. Но то – после того, как печь поставит.
А пока, призвав на помощь своих недавних знакомых пацанов, он уже вовсю возился с печью. Камни ладные попались, да вот только беда – уж очень крупные. Стену с таких ладить – радость одна, а вот для печи… Потому, плюнув на все, отправил он пацанов по округе булыжники да каменья собирать, чтобы как-то перемежать их с блоками каменными. А тут и Никодим – в помощь. Уходя поутру, он, бывало, возвращался через день-два, с полной торбой замерзших комьев, в тряпицы бережно завернутых образцов глины, собранных окрест. Усевшись у очага, принимался он размягчать кусочки, так и сяк переминая, да в воде растворяя, да чуть ли не на язык пробуя, да рассказывая, откуда какой. Вот, мол, там-то взял. Этот – подале. Понятное дело, в первую голову с гончарного разумения пояснял; чем хороша такая, а чем – другая. Да только, по словам мужика, в кирпич не годилась никакая из тех, что добыть удавалось. Дед, по крайне мере, не брал. Тут другая нужна. А какая – объяснить не мог Никодим. Только, мол, как сам увижу, да попробую, да пощупаю, так и пойму.
А еще, глядя на маету с печью да блоками каменными, да как Никола мучается, не пойми чем пытаясь скрепить камни, приволок Никодим как-то рогожку, полную смерзшихся кусков глины.
– Ну-ка, Никола, попробуй! – разбядяжив ее с невесть откуда появившимися ледяными кусками песка и чего-то еще там добавив, предложил горемычный. Пожав плечами: «А, мол, чего терять-то?» – Булыцкий испытал жирную субстанцию, получившуюся после оттаивания комьев и перемешивания фракций в одном чане. – Ты по два ряда-то за раз клади. Не боле, – глядя на творение товарища, продолжал Никодим. – Камень тяжел, да глину выдавит прочь. Негоже будет.
– Твоя правда, – смахивая со лба пот, выдохнул Николай Сергеевич. – В жизнь лежанок не делал, – и так и сяк разглядывая творение свое, продолжал он, – а тут – решился.
– Что за лежанка-то?
– Печь большая. В брюхе огонь горит да каменья изнутри греет. Прокалит как следует, так и спать можно на ней верхом. Камень-то, он долго тепло отдает. Хоть бы и ночь на дворе да стужа с ветром, а на печи – тепло!
– Так из камня решил? Плинфа не нужна, что ли? – почему-то насупился одноглазый.
– С чего взял-то?! – удивился пенсионер. – Мне кирпич, что воздух, нужен.
– Так из камня чего ладить начал?
– А ждать мне тебя сколько? Морозы вон вот-вот ударят; и не укопаешь землицу-то, если и найдешь глину ладную. А как накопаешь, сколько ждать, пока плинфа выйдет? А мне сейчас печь нужна; хоть бы и князю показать, да и тепла в дом. – Видя, что товарищ все еще сомневается, пенсионер добавил: – Стар уже. Косточки-то по теплу стосковались!
– Ну, как знаешь, – пробурчал в ответ тот, – денег девать если некуда. – Правда, после этого еще более рьяно взялся за поиски, носясь туда-сюда по окрестностям да комочки собирая.
А печь росла. По мере того, как ряд за рядом поднималась она к потолку, уже углядел недочеты конструкции, которые решил сразу же и устранять. Разбирая и собирая по новой свое творение, Булыцкий, под шуточки товарища, упорно тянул свое детище к потолку. Впрочем, Никодим шутил беззлобно и, несмотря на усталость, охотно присоединялся, попутно расспрашивая про то да се. А Булыцкому – уже радость. Рассказать, объяснить, показать, самому что-то вспомнить да понять. Опять же и пацанята тут. Сначала – занятия по арифметике, затем – возня с печкой, пока мамки по домам кликать не начнут. И трудовику хорошо, – руки молодые в помощь, и пацанве: и наука, и дело необычное, и харч. Оно ведь, пока в монастыре жил пришелец, так и не заморачивался особенно, что да как, а тут… Любопытства ради потолкавшись на рынке, пенсионер смог оценить щедрость князя, сто пятьдесят рублей выделившего; на рубль один можно было купить несколько пудов зерна, репы, несколько бочонков квашеной капусты и кваса, более пуда муки и это еще не полный список. Тут и Матренина помощь – под руку: хозяйкой ладной оказалась; всегда чем накормить было хоть пацанье, а хоть и мастеровых, князем в помощь присланных, хоть и уговору такого не было. И все бы ничего, если бы не сестрица Твердова. Уж как с первой встречи не заладилось, так и дальше пошло-поехало! Мегера ведь мегерой! Хоть и жила в доме мужа покойного, так все равно наведывалась частенько, чтобы с видом высокомерным отчитать Матрену на виду у всех или еще чего учудить. Видать, поперек горла ей и Булыцкий, и пацанье, и мастеровые, и, когда гончара она встречала, – Никодим. Потому и стремился трудовик прочь из дома чужого поскорее в свой перебраться. Может, оно и по-другому стоило бы вести себя при Алене, да воспитанный в ином совсем духе, Николай Сергеевич и помышлять не мог о том, чтобы на женщину голос повысить, тем более что понимал; гость он здесь, и, пусть чисто формально, но прав у сестры Тверда больше распоряжаться в доме брата старшего.
А вот с Матреной отношения с первых же дней как-то сами по себе выстраиваться начали. И нескольких дней хватило, чтобы между ним и девушкой что-то навроде дружбы затеялось. Хоть и была та дворовой, и отношение к ней должно было быть чуть ли не как к вещи, да все равно пришелец на нее, как на дочь смотрел и нет-нет да баловал то побрякушкой какой, то сладостью, а то и просто украшением каким, если, конечно, время выкраивал, от забот своих отрываясь.
В общем, две почти недели возни от зари до самой ночи, и вот – пожалуйста. Первая печка-лежанка в княжестве Московском. Неказистая. Страшная. Но все равно лучше, чем огонь в очаге. Тут и мастеровые по дереву в подмогу снова. Из каменных-то блоков дымоход не сладишь; сколько смог, конечно, камнями вывел, а дальше – короб деревянный. Тут и про плинфу упомянул Никодиму. Вот, мол, куда первые образцы пойдут. Без нее, мол, вообще беда. На тебя только и уповаю. Понятно, что после слов этих глаза у мастерового загорелись ох как! А трудовик, видя интерес, еще подбавил; попросил не уходить никуда до завтрашнего дня да испытания провести печи новой.
