Дмитрию Ивановичу не составило большого труда убедить Тохтамыша использовать уже проверенную тактику и действовать двумя отрядами. Тем более что передовой отряд Московский князь вызвался самолично вести в бой, а остатки армии Тохтамыша должны были в прилеске укрыться да по первому сигналу на помощь прийти княжьим войскам. И готовилась сеча великая, и повел Дмитрий Иванович войско на рать Дмитрия Константиновича, но Бог всемогущий вновь на стороне князя Московского оказался. Князь Нижегородский-то
[41]
умом слаб оказался да войско так выстроил, что оно тут же в окружение попало, и, видя бесполезность кровопролития, Константинович сам приказал оружие сложить, да целовать крест на верность великому князю Московскому направился.
А пока действо то разворачивалось, шедший тайком отряд Василия Кирдяпы да бояр самых неугомонных, который по задумке Нижегородского князя в тыл объединенному войску ударить должен был, в том же самом прилеске напоролся на резервный полк под руководством Тохтамыша. В схватке той много татар посеченных оказалось, да ко всему еще и насмерть был ранен знатный ордынский военачальник – татарский цесаревич, что ордынцам и лично Тохтамышу обиду личную учинило. Да вот виновника обиды той наказать не удалось. Хоть и неожиданностью полной оказалась встреча та для обоих военачальников, все ж Кирдяпа проворней оказался. Он же и смекнул первый, что, хоть врасплох застал татар, да все равно ни в умении, ни в количестве не тягаться ему с Тохтамышем, поэтому с горсткой самых преданных ему людей, снова утек с поля боя, укрывшись теперь за стенами Твери.
Русское войско потерь не имело, татарское – еще на треть потаяло. Нижегородцам же эта схватка обошлась в четыре тысячи рублей: три с Нижнего Новгорода, да одна – с Суздали. Ну, и мастерами дань. За то – гарантии мира и всяческая поддержка в вопросах борьбы с Борисом
[42]
. На том замирились, и Дмитрий Константинович, поцеловав крест, передал войско свое Московскому князю, а сам, за слабостию своей, отправился домой; доживать оставшиеся ему дни
[43]
. Теперь уже огромная армия отправилась на приступ Твери, в которой и без того обиженный и оскорбленный князь Михаил
[44]
уже приютил и обогрел беглого Ваську с горсткой уцелевших бояр.
В этот раз вперед уже гонцов татарских отправили; настолько Тохтамыша потрясла потеря понесенная, что сам пожелал весть составить князю, предателя за вратами укрывшему. Уж когда получил князь Тверской бересту эту, поздно делать что-то было да в ноги падать. Обезумевшие от ярости и горя татаре первыми ринулись на приступ, неся огромные потери. Взять крепость, правда, с ходу не вышло, и объединенная армия приступила к длительной осаде, в ходе которой основным миротворцем и выступил Дмитрий Иванович. Во многом благодаря именно его усилиям удалось убедить князя Тверского Михаила ворота крепости отворить и сделать так, что уже немногочисленной шайке кочевников не оказали ни малейшего сопротивления, когда они в дома заходили худые и знатные боярские и брали себе то, что вздумается и кого вздумается. Запрет только строжайший на грабеж церквей и кремля. А еще – четыре тысячи к выплате на потери понесенные и на вечное признание себя вассалом князя Московского. Кирдяпу же и бояр тех, которые за то, чтобы предателя принять ратовали, лично Тохтамыш и казнил.
А тут и гонец от Муромского княжества прилетел с просьбой о мире; Федор Глебович
[45]
с боярами своими, понимая, что захиревшему княжеству никак не тягаться ни по мощи, ни по могуществу с объединенной армией, решили попросту упредить кровопролитие и сами готовность выразили крест на верность целовать. А коль скоро ни у потерявшего почти всю свою армию Тохтамыша, ни у уставшего от вида крови да слез православных Дмитрия Ивановича не осталось никакого желания вести дальнейшие боевые действия, решено было, что князь Муромский выплатит тысячу рублей и дань мастерами и красавицами и навеки признает главенство Москвы над собой.
Оно в итоге и вышло, что собрали двенадцать тысяч серебром, да в полон тьма-тьмущая народу православного набрана. Восемь, – за два года вперед, – Дмитрий Иванович отдал брату старшему, да тысячу сверх – за души погибших в сечах отважных мужей татарских. За то совсем было поникший Тохтамыш тут же согласился простить недоимки предыдущих лет, а остальные собранные деньги отдал брату младшему – в награду за борьбу с самозванцем Мамаем. А еще обставили Тохтамыша в том, что полон весь скупили; почти семьдесят тысяч человек, среди которых и красавицы, и мастера, и удалы, и бояре даже. Все теперь вкруг Москвы расселяются да быт помаленьку мостят. Тохтамыш же, с остатками некогда грозного войска да с дарами богатыми отправился домой.
И хоть рассказывал Милован все это, словно сказку какую читал, а Николай Сергеевич то и дело мысленно аплодировал великому князю Московскому, дивясь смекалистости да мудрости.
– Помогите! Христа ради, помогите! – донеслось откуда-то из леса. – Не оставьте в беде, православные! Христом Богом молю!
– Слышь, Никола, – встрепенулся Ждан. – Кличет кто-то.
– Чего? – увлекшиеся разговором мужчины и не сразу сообразили, что и в самом деле откуда-то из лесу доносится клич о помощи.
– Есть, что ль, рядом кто-то? Не оставьте в беде, родные вы мои! – снова и снова доносилось из самой чащи.
– Слышь, Милован, – разом насторожился Булыцкий. – Кличет кто-то, что ль?
– На то похоже, – переменившись в лице, отвечал тот. – Кто бы это; лихих уж и нету, путник в ночь – и тот вряд ли пойдет, схимники уж и в монастыре все, а кто с тобой. Смерды – так те – кто по лавкам, кто с мальцами тетешкаются, а кто и с женками подавно. Купец, что ли? – скорее сам с собой разговаривая, рассуждал тот.
– Дух, может, чей, неприкаянный, – вставил подковылявший к мужчинам Ждан.
– Типун тебе! – закашлявшись, прикрикнул в ответ Милован, да так, что Ждан поспешно перекрестился: то ли от страха перед схватившимся за лук мужиком, то ли убоявшись собственного предположения, а то ли и вовсе по привычке.
– Эгей! – прикрикнул в ответ Николай Сергеевич. – Куда пропал-то?!
– Ау! – тут же раздалось из чащи. – Кто здесь? Помогите! Души живые, спасите, Христа ради!
– Ждан, Путша, здесь сидите. Угрим, Милован, айда за мной! – Прихватив молот, Булыцкий направился на зов. За ним – двое мужиков.
– Не замолкай! Где ты там! Голос дай! – на мгновение потерявшись в пространстве, прокричал Николай Сергеевич. – Да ори ты, православный! Не замолкай!
– Ау! – донеслось из лесу.
– Стой, где стоишь! – прикрикнул коренастый Угрим.
