«Вот такая жизненная история из тринадцатого века, – подумал Артем. – Между прочим, хоть у нас в Ямато тоже имеются свои недостатки, но, по крайней мере, мы не торгуем людьми как баранами и рисом».
Касаемо же дня сегодняшнего… Когда в доме Хаси, где она прислуживала, женщина услышала русские слова, на нее и нахлынуло. Она едва устояла на ослабших ногах, чуть было не выронила кувшин с вином из гаоляна, справилась с собой и стала прислушиваться к разговору. Так Юна и узнала, что человек, который цветом волос и лицом напомнил ей мать, идет, оказывается, с посольством в Русь.
Когда Хаси всех лишних повыгонял, она устроилась за одной из стенок и подслушала весь разговор между ее соотечественником и атаманом. Она многого не поняла в том разговоре, но уразумела главное – земляку ее матери скорее всего придется проститься с головой, а до этого ему предстоит пройти через пытки. Тогда Юна надумала спасти человека, в котором течет родная кровь.
Она пришла сюда с кувшином вина и собиралась сказать часовому, что этот подарок прислал для него Кусанку, чтобы не так страшно было караулить в такую плохую ночь. Когда пират присосался бы к горлышку, Юна вонзила бы ему под сердце кинжал, взятый тайком в доме Хаси. Но уловка с кувшином не потребовалась, потому как пират в шуме бури не услыхал ее шагов и не повернулся. Ей оставалось только вонзить клинок поточнее и поглубже. Рука у нее, слава Тенгри, еще твердая. Куда надо бить, чтобы свалить жертву наверняка и сразу, она, жена пирата, знала неплохо. Этого Ясу, а именно так звали беднягу часового, не жалко. Да и никого ей здесь не жалко, кроме своих детей и внуков. Даже мужа Юна и то не пожалела бы. Чего его жалеть, когда, кроме детей, ничего хорошего она от него не получила? Но мужа тут быть и не могло, он уже много лет как утонул.
– Скажи мне свое настоящее имя, какое ты получил от рождения, – требовательно сказала женщина.
– Артем. – Он подумал и добавил: – Из семьи Топильских.
– Княжеского рода?
«Сказать разве, что княжеского? Может, ей приятнее будет спасать родовитого человека?»
Но Артем все же решил быть максимально правдивым.
– Я из семьи потомственных саругаки
[18]
, – сказал он.
Ему показалось, что Юна все же была разочарована. Может, ему следовало соврать? Все-таки женщинам иногда полезнее преподносить красивую ложь, чем грубую правду.
– Теперь слушай, как ты вернешь мне долг за спасение, – безапелляционно заявила женщина, что-то стянула со своей шеи и укрыла в ладонях. – Еще в Биляре моя мать купила в лавке, где продавали всякие безделицы из других стран, три нательных креста во славу Тенгри
[19]
, которому поклонялась, когда жила на Руси. Она дала каждому из своих детей по крестику, но прежде вырезала на другой стороне имя каждого из нас. Начертила она и мое русское имя, которое мне дала в тайне от отца, – Любава. Моя сестра умерла еще до осады от черной лихорадки. Мой брат, когда мать убило стрелой, убежал и затерялся в дыму, среди мечущихся людей. Я не смогла ни догнать, ни найти его, а там и меня схватили. Он младше меня годков на десять. Может, и не убили его тогда, мог спрятаться и переждать. Может, он и до сих пор жив. Так вот, посол. Если увидишь у кого такой крест, попроси перевернуть и посмотри, что начертано. Если «Изяслав» – значит, перед тобой мой брат. Расскажешь ему обо мне. Держи и слушай второе.
Она протянула руку и опустила ему в ладонь темный крест с мизинец длиной на шелковом шнуре. Он был сделан из дерева, потемневшего от времени, и видом мало походил на православный или католический. На нем не было никаких орнаментов или резьбы, а вот на обратной стороне действительно было что-то процарапано. Артем не стал подносить его к глазам. Женщина сказала, что там вырезано ее имя, так с чего бы ей не верить?
– Возьми. Зарой на берегу Днепра. В землях матери. Пусть часть моя будет там.
– Обещаю, – твердо сказал Артем, надевая крест на шею. – Если, конечно, сам дойду.
Что ж, теперь следовало поговорить и о делах насущных, куда более безотлагательных.
– Ты знаешь, где мои люди? Все там же? И где мои грамоты, что были засунуты в бамбуковый пенал? Где мои мечи? Где пираты?
Если первые два вопроса были продиктованы ясно чем, то вопрос о мечах отражал уже иную сущность бывшего циркового гимнаста – японско-самурайскую. И дело даже не в том, что в глазах своих людей, в первую очередь в глазах отца и сына Кумазава, он много потеряет с утратой своих мечей. Это-то ладно, это он как человек неяпонской закваски как раз легко может пережить. Хуже другое – он утратил меч «Свет восемнадцати лун». Кто держал в руках древний самурайский меч, тот поймет, а кто не держал – тому и объяснять бессмысленно. Есть понятия, которые словами передать затруднительно, а то и вовсе невозможно. Оставлять такую вещь чужому – это как оставлять часть себя… В общем, если ничего другого не останется, то Артем, конечно же, плюнет на мечи, не променяет на них свою жизнь и жизни своих людей. Но прежде он все же испробует все мыслимые способы добраться до клинков.
Женщина с тремя именами рассказала все, что знала, – что мечи Хаси наверняка держит в своем доме, в особой комнате, что почти все пираты ушли на берег, но скоро вернутся, если уже не вернулись, что она ничего не знает о том, где находятся сейчас его товарищи, ничего не знает и о грамотах.
Еще она сказала:
– Я пошла бы с вами, чтобы помереть на родной земле, но стара, не дойти, да и от детей жаль уходить. Буду здесь доживать.
Между прочим, айн все то время, пока Артем разговаривал с женщиной, у которой оказалось три имени, стоял возле дерева с веревкой в руках, невозмутимый, как индеец у столба пыток. Никаких поползновений к необдуманным действиям он не предпринимал. То ли дикарь попался умный и понимал, что на любое его резкое движение Артем мог среагировать вполне предсказуемо, то бишь пустить в дело кинжал, то ли и в самом готов был держать слово несмотря ни на что. Кстати, на айне были лишь штаны из грубой кожи, прошитые крупной стежкой, а ростом дикарь был лишь на полголовы ниже Артема, так что по местным меркам мог считаться полугигантом. Торс его представлял весьма занимательное зрелище. Он был весь покрыт красными пятнами, будто где только можно ему ставили лечебные банки.
«Может, утешить его уверениями в том, что пиявки зело полезны для здоровья, а некоторые граждане даже платят деньги за подобные процедуры?» – подумал Артем. План дальнейших действий, хоть и схематично, но уже нарисовался в его голове.
– Пора, – сказал он.– Пойдем по тропинке, – сказала женщина с тремя именами. – Я покажу.
Глава шестая
И пили за здоровье атамана
Прыжок был хорош. Наверное, так выглядит атака ягуара. Из засады, откуда-нибудь из темноты ветвей и листвы выстреливает сгусток мрака, будто выброшенный пружиной. Он летит, растянувшись, сметает с ног жертву, которая зачастую и обернуться-то не успевает. Дальше хищник кошачьей породы пускает в дело зубы, впивается ими в горло жертвы, рвет его в клочья, тряся головой, а его напарник, тот самый айн, обошелся голыми руками. Он свернул сбитому с ног пирату шею с такой легкостью, будто это была тыква на палке. Только позвонки хрустнули. Этот хруст Артем расслышал даже сквозь завывания бури, находясь на расстоянии более чем в полтора суна
[20]
.
