– Да, так зовут мою дочь.
– Такое красивое имя, и редко встречается.
– Да, это так. Меня тоже зовут Адела. Это мое второе имя. Меня удочерили, а имя вроде как дала родная мать.
Я отвела взгляд, не в силах справиться с эмоциями.
– Родители решили его сохранить, – на мгновение задумавшись, продолжила она. – И свою дочь я назвала так же. Анна, что-то не так?
– Все в порядке. – Я взяла себя в руки. – А вы когда-нибудь встречали родную мать, пытались ее найти?
– Пыталась. Родители о ней ничего не рассказывали. Учительница в школе как-то сказала, что мама, наверное, была француженкой, потому что у меня идеальный французский нос. Но больше я ничего не знаю.
Дочь Китти. Прямо передо мной. То самое дитя, что я приняла в бунгало.
– Ой! – Женевьева всплеснула руками. Теперь, когда картина сложилась воедино, я увидела, что у нее глаза Китти. – Что это я, болтаю о себе и держу вас на самом солнцепеке. Утро выдалось насыщенное, вам надо отдохнуть. Завтра заеду и расскажу новости. Думаю, к полудню удастся что-нибудь выяснить.
– Отлично, – кивнула я.
– Нам будет что обсудить.
– Обязательно, – ответила я, заправляя ей за ухо выбившуюся прядь, словно передо мной стояла Китти.
Глава 18
– Я пробегусь немного по пляжу, – сказала на следующее утро Дженнифер, наклонившись ко мне. Ее волосы пахли кокосовым шампунем. – Принести что-нибудь? Круассан? Латте?
Я улыбнулась:
– Ничего не нужно, милая.
Когда за ней захлопнулась дверь, я достала журнал Уэстри и продолжила читать письма. Пролистывая страницы, я узнавала историю его жизни, его любви ко мне – год от года она становилась все сильнее. Наконец, я с волнением открыла последнее письмо, написанное пять лет назад:
«23 августа 2006
Дорогая Клео,
Я снова здесь, – очередной год, очередной август, – но я уже слишком стар. Этот год был тяжелым для меня. Надеюсь, к тебе он был более благосклонен.
Помнишь песню, которую мы слушали однажды вечером в бунгало, «Жизнь в розовом цвете»? Там были такие слова: «Подари мне сердце и душу, и жизнь всегда будет в розовом цвете». Похоже, это про мою жизнь. Даже без твоего присутствия, твоего прикосновения, ты всегда была рядом. Однажды ты подарила мне сердце и душу, и они навсегда остались со мной.
Это – главное, и не важно, встретимся мы еще или нет.
Жизнь в розовом цвете, любовь моя.
Вечно твой,
Грейсон».
* * *
Женевьева приехала к нам в отель к трем часам дня. Дженнифер открыла ей дверь, она вошла и опустила сумку на стол.
– Вы не поверите.
– Что? – нетерпеливо спросила я.
Женевьева села рядом со мной на кровать.
– Надпись на ноже. Я все узнала, – она изумленно покачала головой, – он принадлежал не Лансу, Анна.
– Боже. Но кому?
Она достала из сумки блокнот и открыла первую страницу.
– Пугающая неожиданность. Нож принадлежал полковнику Мэтью Донехью, командиру базы. Должно быть, какая-то ошибка.
Как долго я ошибалась…
– Это не ошибка, – ответила я, выпрямив спину. В голове мгновенно пронеслись картины из прошлого: Китти, рыдающая на кровати, Атея, испуганная и смущенная, в ночь рождественской службы, окровавленное лицо Уэстри в мужских казармах. Конечно, это не Ланс. Теперь я поняла. Это полковник.
Женевьева растерялась:
– Никто не поверит, что уважаемый командир мог совершить такое жестокое преступление. Есть только один способ точно узнать правду – найти ту американскую медсестру и поговорить с ней. Может, она – недостающий кусочек мозаики. Нож слишком проржавел, отпечатки пальцев не снимешь, а островитяне ничего не скажут. Я уже пыталась с ними говорить. – Она обреченно пожала плечами. – Велик ли шанс найти ту медсестру по телефону? Вряд ли, ведь так?
– Возможно, – я на мгновение умолкла в нерешительности, – я знаю эту женщину.
– Правда? – удивилась Женевьева.
– Да. Во всяком случае, знала. Она была моей старой подругой. Лучшей подругой. Мы вместе приехали на этот остров.
Я всмотрелась в лицо Женевьевы – она так похожа на Китти. Неужели уже поздно?
– Как ее зовут?
– Китти. Китти Морган, – вздохнула я. – Не знаю, что с ней теперь. Мы очень давно не общались.
У Женевьевы загорелись глаза.
– Мне знакомо это имя – Китти. Я переписывала информацию о ней из списка служащих в лазарете. Мне удалось найти номер телефона, но я так и не позвонила: на тот момент не было причин, – она перелистнула страницы блокнота и нашла нужную страницу, – да, вот он. Китти Морган Хэмптон. Сейчас живет в Калифорнии – во всяком случае, жила два года назад. Анна, вы сможете ей позвонить?
Мне стало нехорошо.
– Я?
– Да. – Она выжидательно посмотрела на меня.
– Но это ваш проект, вы и звоните.
Женевьева покачала головой:
– Она скорее поговорит с вами, чем с незнакомкой.
Если бы ты знала.
Я вспомнила, как холодна была со мной Китти в последний месяц на острове, как она вела себя с Уэстри, как встала между нами, разделив навсегда. Нет, я не могу с ней говорить.
Вдруг Дженнифер положила мне на плечо подбородок.
– Время меняет людей, – прошептала она. – Когда-то ты любила ее. Не хочешь выслушать ее версию?
Да, любила. И, возможно, люблю до сих пор. Спустя годы воспоминания о Китти по-прежнему волновали меня.
– Хорошо, – сдалась я. – Я позвоню.
Дженнифер протянула мне телефон, и я с сомнением набрала номер, записанный в блокноте.
– Алло? – Голос Китти стал резче, но интонации остались прежними. Я окаменела, не в силах произнести ни слова.
– Алло? – повторила она. – Если это телемаркетёр…
– Китти? – сдавленно произнесла я.
– Да?
– Китти? – Голос сорвался, из глаз потекли слезы. – Китти, это Анна.
– Анна?
– Да. Анна Келлоуэй Годфри.
– Боже, Анна. Это действительно ты?
– Да, это я.
Дженнифер протянула носовой платок, я тихонько высморкалась. Китти на другом конце провода сделала то же самое.
– Анна, я… Я… – Ее голос дрожал. – Даже не знаю, что сказать. Как ты?
– Забавно, но я не знаю, как ответить на этот вопрос – прошло столько лет… С чего начать?
