– Как жаль, – посочувствовала Дженнифер, вновь наполняя бокалы.
– Значит, вы верите в проклятие?
– Даже не знаю. Думаю, что в этой хижине есть и плохое и хорошее. Я почувствовала это, когда оказалась внутри.
– Да, – ответила я, – я и сама это чувствовала. Я много времени провела там в одиночестве.
Женевьева вытащила из сумки небольшой конверт.
– Вот, нашла на полу в бунгало. Думаю, это ваше.
Глубоко вздохнув, я открыла конверт. Пальцы наткнулись на что-то жесткое и холодное. В свете заходящего солнца блеснули голубые камни. Моя булавка. Подарок Китти. Я прочитала гравировку на обратной стороне. Глаза наполнились слезами, комната поплыла.
– На острове были и другие Анны. Как вы догадались, что она моя?
– Провела расследование, – с улыбкой сообщила Женевьева.
– А в вашем расследовании не встречалось имя Уэстри? Уэстри Грин?
Женевьева кивнула:
– Да, я нашла его книгу в ящике стола.
– Книгу?
– Да, старый роман тридцатых годов. Внутри было вписано его имя.
Я улыбнулась, вспомнив старания Уэстри скрыть факт нашего пребывания в бунгало.
– Мне понадобилось немало времени, – продолжила Женевьева, – но я его нашла. Мы говорили много лет назад. Потом я пыталась с ним связаться, но безуспешно. Телефон сменился, и теперь никто не знает, что с ним.
Я опустила глаза и сложила бежевую салфетку пополам.
– Простите, я не имела в виду, что он…
– Что он вам рассказывал? – спросила Дженнифер, пытаясь разрядить обстановку.
Женевьева улыбнулась и подняла глаза вверх, вспоминая детали разговора.
– Сказал, что очень любил вас когда-то и любит до сих пор. Как в романе…
– Почему он не позвонил, не написал? – удрученно прошептала я.
Женевьева пожала плечами.
– Видимо, на то были свои причины. Мистер Грин был очень эксцентричным. Как все художники.
Я удивленно нахмурилась:
– Художники?
– Ну да. Его работ я не видела, но, насколько мне известно, у него есть, вернее была, внушительная коллекция собственной живописи и скульптуры. После войны он изучал искусство в Европе, а потом поселился на Среднем Западе, преподавал в университете.
– Женевьева, вы сказали, у него была коллекция. Что вы подразумевали?
– Он раздарил ее. Теперь картины выставлены в разных галереях. Помню, он говорил, что искусством нужно делиться.
Я улыбнулась:
– Очень похоже на Уэстри.
Дженнифер откашлялась.
– Женевьева, а Уэстри занимался скульптурой? Из каких материалов он ваял? Из глины? Из бронзы?
Я поняла направление ее мыслей. Порой на острове открывались удивительные связи.
– Точно не знаю, – пожала плечами Женевьева. – Он мало говорил о работе. Могу ошибиться, уж очень давно все было.
Потом она достала желтый блокнот и положила его на стол.
– Можно задать вам несколько вопросов? – осторожно спросила она.
– Конечно.
– Как я писала в письме, много лет назад на этом острове была убита девушка. Я пытаюсь выяснить подробности и восстановить справедливость.
Мы с Дженнифер обменялись понимающими взглядами.
– Вы служили здесь медсестрой, и в вечер трагедии у вас был выходной. – Она наклонилась поближе. – Анна, вы не видели, не слышали ничего подозрительного? Это убийство окружает завеса тайны. Остров словно бесследно поглотил несчастную. Возможно, вы – моя последняя надежда на справедливость.
– Да, – сказала я, – кое-что знаю.
Женевьева открыла блокнот.
– Что же?
Я сжала ладони, вспомнив, как Уэстри хотел сохранить это убийство в тайне. За годы раздумий я множество раз прокручивала эту историю в голове, но так и не смогла понять его мотивов. Кого он пытался защитить? Возможно, открыв секрет, я получу ответы на свои вопросы.
– Атея, – произнесла я. – Ее звали Атея.
У Женевьевы загорелись глаза.
– Да.
Дженнифер сжала под столом мою руку.
– Она была красивая девушка. Я знала Атею недолго, но в ее образе отражалась благодать острова.
Женевьева что-то записала в блокноте.
– Многие островитяне до сих пор не могут смириться с ее смертью. Старики вспоминают произошедшее как величайшее зло, случившееся на здешних довольно спокойных берегах. Поэтому я и хочу восстановить справедливость – ради нее, ради их всех.
– Я могу помочь, но придется прогуляться. У меня есть важная улика. – Я глянула в окно, где догорал оранжевый закат. – Сегодня уже поздно. Мы можем встретиться завтра утром на берегу?
– Да, – с благодарной улыбкой ответила Женевьева, – только скажите, во сколько.
– Девять тридцать вас устроит?
– Отлично. Буду ждать.
* * *
Тем вечером в сумочке Дженнифер, брошенной на балконе, зазвонил телефон. Я сидела рядом, любуясь прибоем. Волны сияли при свете полной луны.
– Милая, – позвала я, – звонит телефон.
Она выскочила на балкон в зеленой пижаме и принялась рыться в сумке.
– Забавно, я думала, что здесь нет связи.
– Да? – ответила внучка в трубку. Я с волнением вслушивалась в беседу. – Неужели?
Казалось, прошла целая вечность.
– Ах. – Она запнулась, будто ее прервали, потом улыбнулась. – Я очень вам благодарна. Спасибо. Спасибо большое. Я позвоню вам, когда вернусь в Сиэтл.
Дженнифер положила трубку и села на кресло возле меня.
– Звонили из архива, – изумленно сообщила она, – они нашли его. Художника.
Я вспомнила их разговор с Женевьевой. Неужели это возможно? Воображение Дженнифер вселило в меня надежду.
– Это не…
– Прости, бабушка, нет. Не Уэстри.
Я кивнула. Мои предположения – просто ребячество.
– Конечно.
Она проводила взглядом чайку, пролетевшую над океаном.
– Художник умер четыре года назад, – продолжила она.
– Милая, мне жаль. – Я погладила внучку по руке.
– Все нормально. – Она заставила себя улыбнуться. – Нам все же удалось разгадать загадку. Теперь я знаю, кто он. Может, получится поговорить с его семьей.
– Конечно. Жаль, что у нас нет шампанского.
– Зачем?
– Отпраздновать событие.
