Мэри указала на одно из окон:
– Видишь, вон там? Открытое окно на седьмом этаже?
Я кивнула.
– Я нашла там полячку с ребенком, они умерли от голода. Нацисты проводили над ними эксперимент. Наблюдали через окно и все записывали. Я читала бумаги. Она умерла через девять дней. Ребенок – через одиннадцать.
Меня передернуло.
– Но ужас закончился, – гордо продолжила Мэри. – Генерал Хоули преобразил это место. За последние две недели поступило около тысячи человек, и будут еще.
Я не могла оторвать взгляд от седьмого этажа.
– Анна?
– Да? – слабо отозвалась я.
– Ты готова?
– Надеюсь.
Мы поднялись по ступенькам и зашли внутрь. В густом, тяжелом воздухе повис мрак. Зло, творившееся здесь, не могло исчезнуть бесследно. Можно оттереть стены, отмыть полы, но ощущение зла по-прежнему витало в воздухе.
Мэри нажала кнопку девятого этажа, лифт поехал вверх. Первый, второй этаж. Мои мысли замелькали вместе со световым табло. Он в сознании, узнает меня? Третий этаж. Он меня еще любит? Четвертый. Что нас ждет?
– Ах, Мэри, – я вцепилась в руку подруги, – мне так страшно…
Она не стала меня утешать или успокаивать:
– Ты правильно сделала, что приехала. Подведешь итог, не важно, какой.
Я вздохнула.
– Ты общалась с Китти?
На мгновение Мэри смутилась, и я поняла, что до нее дошли отголоски истории наших отношений на острове.
– Насчет этого, – нервно начала она, – я должна тебе кое-что сказать. После того как я позвонила…
Вдруг лифт остановился на пятом этаже, и в кабину зашли врач с двумя медсестрами, прервав наш разговор.
Мы вышли на девятом, и я невольно ахнула. На койках лежало около трехсот раненых солдат, укрытых темно-зелеными шерстяными одеялами.
– На этом этаже много тяжелых пациентов, – объяснила Мэри.
Сердце бешено заколотилось в груди.
– Где он? – лихорадочно озираясь, спросила я. – Мэри, отведи меня.
К нам подошла медсестра моего возраста и кивнула Мэри:
– Я думала, сегодня у тебя выходной.
– Да, – ответила Мэри, – я здесь ради подруги. Она хочет повидать мистера Грина.
Сестра посмотрела на меня и снова на Мэри:
– Уэстри Грина?
Звук его имени в устах другой женщины заставил меня содрогнуться.
– Да. Уэстри Грина.
Медсестра повернулась ко мне. Ее глаза сузились:
– А вы?
– Анна. Анна Келлоуэй.
– Ну, – она многозначительно посмотрела на Мэри, потом со вздохом обернулась на койки с солдатами, – не уверена, что… Но я посмотрю.
Когда она ушла, я повернулась к Мэри:
– Не понимаю. Почему она ведет себя так странно?
Мэри окинула взглядом помещение, явно избегая смотреть мне в глаза.
– Мэри, – взмолилась я, – что случилось?
– Давай присядем, – сказала она и подвела меня к ближайшей скамейке. Над головой стучали часы, и каждая секунда была словно пытка.
– Когда я звонила, то знала еще не обо всем. Я не знала, что Уэстри…
Мы подняли взгляд, услышав приближающиеся шаги. Я с изумлением узнала знакомое лицо.
– Китти! – воскликнула я, вскакивая на ноги. Несмотря на прошлое, я была готова заключить в объятия старую подругу, подарить ей любовь и прощение. Но мгновенно остановилась, встретившись с Китти взглядом – она смотрела на меня как на чужого человека.
– Привет, – сухо поздоровалась она.
Мэри поднялась и встала рядом со мной.
– Китти, Анна проделала долгий путь, чтобы увидеться с Уэстри. Надеюсь, мы сможем ее к нему отвести.
Китти нахмурилась:
– Боюсь, это невозможно.
Я покачала головой и часто заморгала – глаза защипало от слез.
– Почему, Китти? – воскликнула я. – Он тяжело ранен? Без сознания?
Китти посмотрела на помолвочное кольцо, и я пожалела, что не сняла его. Пришла сестра, которая здоровалась с Мэри, и в знак поддержки встала рядом с Китти. Что они от меня скрывают?
– Китти, – взмолилась я, – что случилось?
– Прости, Анна, – холодно ответила она, – боюсь, Уэстри не хочет тебя видеть.
Предметы вокруг потеряли очертания, я вцепилась в руку Мэри. Боже мой. Я проделала долгий путь из Сиэтла, стою в нескольких футах от него, и он не хочет меня видеть?
– Не понимаю, – запнулась я, чувствуя, как к желудку подкатывает тошнота, – я только хотела…
Китти сложила ладони и повернулась к пациентам.
– Мне очень жаль, Анна, – бросила она, уходя. – Всего хорошего.
Я наблюдала, как она пересекла комнату, повернула направо и исчезла за занавеской.
– Пойдем, Анна, – прошептала Мэри и взяла меня за руку, – прости меня, милая. Зря я тебя привела. Нужно было предупредить…
– О чем? – воскликнула я. – Что лучшая подруга не даст мне увидеться с единственным человеком, которого я люблю?
Слова повисли в воздухе, и я сама удивилась их несомненной искренности. Я могу отдать Герарду руку, но сердце принадлежит только Уэстри. Я вырвалась из рук Мэри.
– Нет, – твердо сказала я.
Я прорвалась в комнату к раненым. Приглушенные звуки переросли в стоны, крики, смех. Разнообразие окружающих нас эмоций сводило с ума.
Я быстро прошла вдоль коек, вглядываясь в лица. Некоторые раненые смотрели на меня с интересом, другие просто пялились перед собой. Где он? Если я найду его и загляну в глаза, что он скажет? Он еще меня любит? Я не позволю Китти встать между нами. Не позволю ей принимать решения за Уэстри. Я взволнованно неслась между ранеными, надеясь, что вот-вот увижу ореховые глаза, завоевавшие мое сердце на острове.
Вскоре я обошла все койки, но Уэстри так и не нашла. Лихорадочно оглядев этаж, я вспомнила, куда скрылась Китти. Может, он там, внутри? Сжав медальон, я пересекла комнату и остановилась перед полосатой серо-белой занавеской. Может, меня отделяет от Уэстри лишь этот кусочек ткани?
Трясущимися руками я отодвинула краешек занавески и заглянула внутрь. Четыре койки, все заняты. Я тихо охнула, различив лицо солдата на дальней койке.
Уэстри.
Я почувствовала слабость в ногах. Похудевший, с щетиной на подбородке, но все такой же безупречно красивый. Я хотела отдернуть занавеску, но быстро остановилась, увидев, что к его кровати приближается Китти. Она пододвинула стул и любовно протерла его лицо влажным полотенцем, а потом положила руку на лоб. Он глянул на нее с улыбкой, от которой у меня загорелись щеки.
