– Простите, мисс. – Ко мне направлялся охранник. Он опустил на нос очки. – Могу вам чем-то помочь?
Я улыбнулась.
– Пустяки. Я по глупости решила, что найду здесь работы одного художника. Но ошиблась.
Он склонил голову вправо:
– Какого именно художника?
– Французский художник, большую часть работ он написал во Французской Полинезии. Попробую поискать во Франции.
– Как его зовут?
– Поль Гоген. – Я встала и нажала кнопку вызова лифта.
– Но у нас есть его работы.
– Да?
Раздался звонок, лифт открылся. Я посмотрела на охранника, который указывал на соседнюю дверь. На ручке висел золотой замок.
– Сейчас по техническим причинам крыло закрыто, но, учитывая ваш интерес, я могу его открыть – в порядке исключения.
Я просияла:
– Правда?
– У меня есть ключ. – Он похлопал себя по карману брюк, потом вставил медный ключ в замок и открыл передо мной дверь.
– Не торопитесь. Я буду здесь.
– Огромное вам спасибо.
Я проскользнула внутрь, и дверь с щелчком закрылась за моей спиной. Этот зал был гораздо меньше, но повсюду висели картины. Сначала я растерялась, не зная, с чего начать – с пейзажей справа или с портретов слева, – но вдруг мое внимание привлекла одна картина на дальней стене. Пейзаж казался каким-то знакомым. Я понимала, что это наивно – надеяться, что художник, живший в бунгало, мог нарисовать тот же пляж, но по мере того, как я приближалась к картине, надежда крепла.
На картине был изображен желтый куст гибискуса рядом с соломенной крышей бунгало. Нашего бунгало. На берегу виднелся силуэт островитянки. Пейзаж казался копией картины из бунгало, словно фотография, сделанная несколькими минутами ранее.
Я отступила назад, надеясь отыскать табличку с информацией о происхождении, дате написания и особенно об авторе. Но стена была пуста.
Я открыла дверь и высунулась в коридор, пытаясь привлечь внимание охранника.
– Простите, сэр, – прошептала я.
Он подошел ко мне.
– Да?
– Простите за беспокойство, но вы сказали, этот зал закрыт по техническим причинам. Не знаете, таблички возле некоторых картин тоже убрали? Меня интересует одна из них.
– Попробую вам помочь, – улыбнулся он.
Войдя внутрь, я указала на картину:
– Вот эта.
– Знаю ее. Это уникальная работа.
– А кто художник?
– Как же, мистер Поль Гоген. Можно определить по силуэту островитянки и подписи.
Я удивленно покачала головой:
– Подписи?
– Вот здесь. – Он указал на пятно в нижней левой части. – Подпись, выполненная желтой краской, она почти сливается с гибискусом.
Это точно Гоген. Как жаль, что Уэстри этого не видит.
– А вот еще.
Он указал на картину побольше – на ней была изображена женщина с обнаженной грудью и волосами, украшенными плюмерией. Сходство изумило меня. Атея. Вылитая Атея.
Я вернулась к пейзажу.
– Не знаете, когда он его написал?
– Когда жил на Таити, в начале 1890-х.
– Таити?
– Да или где-то рядом. Говорят, он провел много времени на островах. Некоторые из работ привезли моряки, выменяв у местных жителей. Бесценный шедевр в обмен на пачку сигарет. – Он покачал головой. – Можете себе представить?
Я кивнула, вновь испытав панику, испытанную в день отъезда с острова, – картина может быть утеряна навсегда.
– Вы знаете что-нибудь еще о его жизни на островах?
– Он был отшельником. Жил уединенно, проводил время с молодыми женщинами и часто бедствовал. Умер в одиночестве, отказало сердце. Не слишком счастливая жизнь, скажу я вам.
Я кивнула. Все сходится. Бунгало. Картина. Предупреждение. Проклятие.
Я с восхищением посмотрела на охранника.
– Откуда вы столько знаете про Гогена?
– Сюда нечасто заглядывают воры, – подмигнул он. – У меня много свободного времени. К тому же это мой любимый художник. Его работы незаслуженно поместили в этот зал. Их место – рядом с полотнами Моне и Ван Гога.
Я задумалась, сожалея, что не могу вернуться на остров и забрать оставленную в бунгало картину. Я бы принесла ее в музей и попросила повесить здесь, чтобы дополнить коллекцию.
* * *
– Прости, что проспала, дорогая, – простонала мама с дивана, когда я вернулась в квартиру. У нее на лбу лежал компресс со льдом. – Ужасно болит голова.
Потому что ты всю ночь пила с неким мистером Шварцем, хотела ответить я, но лишь улыбнулась.
– Я нашла чем заняться, мама.
– Отлично. Боюсь, я не смогу проводить тебя в порт. Водитель прибудет через полчаса. Ты успеваешь с запасом.
Я кивнула.
– Мама, – я запнулась, подбирая слова, – мы так и не поговорили о том, что случилось… о Максин и папе.
Она отвела взгляд.
– Мама, ты в порядке? Должно быть, это так больно…
Я чувствовала ее печаль, хотя она и пыталась замаскировать ее, протянув мне ячменную лепешку с подноса, что принесла Минни.
– Мама?
– Со временем я приду в себя. А пока стараюсь жить насыщенной жизнью. И в мужчинах недостатка нет.
Я смущенно отвела взгляд.
– Брак оказался величайшей ошибкой моей жизни.
– Мама…
– Нет, послушай меня.
Я сомневалась, что хочу слышать ее исповедь:
– Я всегда любила твоего отца. Но давно поняла, что он меня не любит. Никогда не любил. Во всяком случае так, как муж должен любить жену. – Она вздохнула. – Так что, дорогая, – ее тон сменился с печального на будничный, – пусть это послужит тебе уроком. Когда будешь выходить замуж, – она остановилась и внимательно посмотрела мне в глаза, – убедись, что он тебя любит, действительно любит.
– Обязательно.
Она откинулась на подушки.
– Ты не говорила, зачем едешь во Францию.
Я внимательно посмотрела на нее:
– Мама, ты сейчас говорила о любви – я еду именно за этим. Хочу убедиться.
Глава 15
Дипломатический код сработал, как и обещала Мэри. В порту у меня тряслись руки, и молодой солдат смотрел с подозрением, но при упоминании имени Эдварда Нотона выдал бумагу с номером кабины и пропустил на корабль.
В последний день изнурительного путешествия, позеленев от морской болезни, я начала сомневаться, не напрасно ли проделала такой путь. Даже если я смогу увидеть Уэстри, захочет ли он видеть меня? С нашего скомканного прощания на Бора-Бора прошло больше года, а он ни разу не позвонил и не написал. Конечно, это было непросто, если учесть обстановку в Европе, но он мог хотя бы попытаться. А он даже не попытался.
