Мы с Мэри работали у дверей, руководя движением и принимая солдат, многие из которых кричали и молили о помощи, некоторые тихо, невнятно, а некоторые так громко, что было страшно слушать. Молодой солдат с раной на голове так вцепился в рукав моего платья, что порвал его.
– Я хочу к маме! – кричал он. – Мама! Где мама?
Все это было очень мучительно. Кровь, страдания, боль, взрослые мужчины, уподобившиеся детям. Но мы продолжали работать, собрали в кулак все силы, как велела сестра Гильдебрандт. А когда силы заканчивались, мы находили еще.
Последний самолет приземлился в половине третьего ночи. В лазарет привезли девятерых. У двери закричала Мэри. Ее голос был наполнен ужасом. И я поняла почему.
Я подбежала к ней. На носилках лежал Лу – обмякший, безжизненный, с тяжелейшими ожогами.
Солдат у дверей покачал головой:
– Простите, мадам. Он умер по дороге. Сожалею.
– Нет! – закричала Мэри, качая головой. – Нет!
Она подбежала к солдату и схватила его за рубашку.
– Вы пытались ему помочь? Вы ничего не сделали?
– Мадам, – ответил он, – уверяю, мы сделали все, что могли. Ранения были слишком серьезными.
– Нет, – простонала Мэри, упав на колени, – не может быть…
Она положила голову на грудь Лу, уткнувшись в пропитанную кровью рубашку.
– Нет, нет, Лу. Нет.
Подбежала Лиз.
– Надо ее успокоить. Поможешь?
– Мэри, – сказала я, – Мэри, успокойся. Милая, он умер. Отпусти его.
– Нет, – выкрикнула она, оттолкнув меня. Ее лицо испачкалось кровью Лу. Я жестом попросила Лиз помочь.
– Дорогая, – сказала я, взяв ее за левую руку. Лиз подхватила правую. – Мы отведем тебя в постель.
– Нет, – простонала Мэри.
– Лиз, дай ей успокоительное, – попросила я.
Она кивнула и протянула мне шприц. Мэри даже не вздрогнула, когда я ввела в ее руку иглу. Вскоре ее тело обмякло.
– Вот так.
Я мягко опустила ее на соседнюю койку. Простыни были испачканы в крови. Чужой крови. Но у нас не было времени их сменить.
– Приляг, милая, – проговорила я, влажной тряпкой стирая с ее лица кровь Лу, – постарайся отдохнуть.
– Лу, – слабо простонала Мэри и закрыла глаза.
Несколько минут я наблюдала за ее дыханием и думала, как все это несправедливо. После всего пережитого Мэри вновь обрела любовь и так трагично ее потеряла. Это жестоко и неправильно.
* * *
Мы с Китти в молчании возвращались к казармам. Теперь мы повидали войну, вернее, последствия войны – ее ужасы, ее несправедливость.
Мы повалились в кровати и долго слушали, как в небе над нами гудят самолеты. Я молилась за Уэстри и думала: за кого молится, кого вспоминает Китти?
– Анна, – прошептала мне Китти, когда в небе все стихло, – ты не спишь?
– Нет.
– Мне нужно тебе кое-что сказать. Кое-что важное.
Я села.
– Что такое?
Она вздохнула и посмотрела на меня глазами, полными печали и невысказанной боли:
– Я беременна.
Глава 10
Я охнула и бросилась к ее кровати.
– Ой, Китти! – закричала я, качая головой. Я поверить не могла ее словам.
– Я уже давно знаю, – призналась она с полными слез глазами, – но боялась тебе говорить.
– Почему, Китти?
Она глубоко вздохнула.
– Отчасти боялась признаться в этом даже себе, отчасти – не хотела тебя расстраивать.
– Расстраивать меня? – Я провела рукой по ее волосам и покачала головой. – Меня расстраивает только то, что тебе приходилось тащить эту ношу в одиночестве.
Китти прижалась лицом к моему плечу и зарыдала так сильно, что ее тело забилось в конвульсиях.
– Не знаю, что и делать. Посмотри на меня, – она показала на явно округлившийся живот, – я месяцами прятала его под поясом. Но больше не могу. Скоро все заметят. Ребенок родится через месяц, может, даже раньше.
Я вздохнула.
– Надо поговорить с сестрой Гильдебрандт.
– Нет, – взмолилась Китти, – не надо. Прошу, Анна.
– Это наш единственный выход. В твоем положении нельзя так напряженно работать, и скоро родится ребенок. Мы должны заранее все обдумать.
Китти казалась испуганной и потерянной. Я поняла, что она не задумывалась о том, что ждет впереди – рождение ребенка на острове за тысячу миль от дома, без мужа, в позоре и неопределенности.
– Хорошо, – согласилась она. – Если ты считаешь нужным, скажи ей. Но я не буду при этом присутствовать.
Я поцеловала ее в лоб и улыбнулась:
– Тебе и не придется, милая. Я обо всем позабочусь.
* * *
На следующий день мне никак не удавалось остаться с сестрой Гильдебрандт наедине. Но в конце смены все-таки повезло – мы столкнулись на складе.
– Сестра Гильдебрандт, – начала я, тихо прикрыв собой дверь, – можно с вами поговорить?
– Да, Анна, – ответила она, продолжая распаковывать ящик, – только скорее: мне нужно идти.
– Спасибо. Это насчет Китти.
Сестра Гильдебрандт кивнула.
– Я уже знаю, – спокойно ответила она.
– О чем знаете?
– О беременности.
– Да, но…
– Анна, я работаю медсестрой очень давно. Я принимала роды и сама рожала детей. Я все об этом знаю.
Я ошарашенно смотрела на нее.
– Ей нужна ваша помощь, – осторожно сказала я, – скоро родится ребенок, и она уже не может работать, как прежде.
Сестра Гильдебрандт повернулась ко мне. Ее лицо смягчилось – такой я ее еще не видела.
– Передай, пусть не беспокоится насчет работы. Если другие спросят, я скажу, что у нее лихорадка и она на карантине. Тебе придется носить еду. Справишься?
– Да, – с улыбкой ответила я, – конечно.
– Когда настанет время, приходите ко мне.
Я кивнула.
– Но что будет с ребенком, когда…
– Я знаю семейную пару миссионеров, они возьмут ребенка. Они живут за холмом, на другой стороне острова. Хорошие люди. Я поговорю с ними утром.
– Спасибо, сестра Гильдебрандт, – с чувством поблагодарила я. На глазах выступили слезы. – Я не ожидала, что вы…
– Довольно, – отрезала она. Мягкость исчезла, уступив место привычной строгости. – Пора возвращаться к работе.
