– Печальные новости из дома.
– Что случилось?
Я замешкалась.
– Мне написала мама. Она, – мне едва удавалось сдерживать слезы, – она уходит от папы.
Он притянул меня к себе, обхватив меня руками за спину, и прижал лицом к своей груди. Я почувствовала защищенность и покой.
– Мне очень жаль.
Его слова повисли в воздухе посреди маленького бунгало – ни один из нас больше не сказал ни слова.
Я подняла лицо и посмотрела на Уэстри. Он был здесь. Со мной. Сейчас. И только это имело значение.
Он провел ладонями по моим плечам, шее и щекам и притянул мое лицо к своему. Я почувствовала, как внутри просыпается что-то новое. Уэстри очень осторожно приложил губы к моим губам – это был совершенный поцелуй. Он прижал меня к себе, подавив слабое сопротивление.
Он бережно держал меня на руках. 27 ноября. Незначительная дата, просто цифры на календаре. Но в этот день изменилась вся моя жизнь. В этот день я полюбила Уэстри.
Глава 7
Безжалостно пекло солнце, что казалось совершенно несправедливо в канун Рождества. Дома мама наряжает огромную елку у входа. Я почти ощущала запах хвои, хотя понимала, что это всего лишь игра воображения – вокруг росли одни пальмы, от океана тянуло солью и водорослями, а мама уехала из дома. Судя по последнему письму, она сняла квартиру в Нью-Йорке.
Я вспомнила, как любил это время отец – он всегда угощал людей, которые ходили от дома к дому, распевая песни, большими кружками горячего сидра, объедался печеньем и выпечкой Максин. Максин. Я удивлялась, почему она мне не пишет. Почта приходила редко, но каждый день мы нетерпеливо ждали писем, высматривая на лужайке джип специальной доставки.
Больше всего меня беспокоило отсутствие новостей от Герарда. В каком-то смысле его молчание было мне даже на руку, оно не мешало развиваться крепнувшим чувствам к Уэстри. Но я думала о нем каждый день, представляя его на далеком холодном фронте, в борьбе за Америку. За меня.
Китти со временем смирилась со смертью мистера Гельфмана, хотя до сих пор не могла об этом говорить. Похоже, теперь подруга целиком посвятила себя Лансу. Она часто уходила с ним гулять и задерживалась до позднего вечера. Но как я могла судить?
И вот наступил канун Рождества. У меня было время сходить на пляж до вечерней службы в часовне, и я улизнула, пока сестра Гильдебрандт не успела нас заставить разбирать недавно поступивший провиант.
К моему разочарованию, в бунгало никого не было. За последний месяц Уэстри трижды отправляли на задания, и мы виделись очень редко. Я проверила почтовый ящик под половицей и очень обрадовалась, обнаружив там конверт:
«Дорогая Клео,
С Рождеством, милая! Прости, что мало видимся в последнее время. Похоже, мой военачальник окончательно превратился в рабовладельца. Я надеялся застать тебя утром, когда смог сюда вырваться, но мне не повезло. Так что оставлю рождественский подарок здесь. Может, однажды мы встретим Рождество вместе.
Твой
Грейсон».
Я перечитала последнюю строчку, и на глаза навернулись слезы. «Может, однажды мы встретим Рождество вместе». Может? Мысль была пугающей и восхитительной. Мои пальцы быстро развязали красную ленту на маленькой коробочке. Я подняла крышку и обнаружила овальный золотой медальон на тонкой цепочке. Внутри было пусто, но сзади красовалась надпись: Грейсон и Клео.
Я улыбнулась, гордо закрепив цепочку на шее, и достала из сумки блокнот и ручку:
«Дорогой Грейсон,
Спасибо за медальон. Я в восторге. Знаешь, за 21 год у меня ни разу не было медальона. Я всегда мечтала о таком и буду носить его с гордостью. Наверное, я никогда его не сниму. Меня переполняют идеи, что положить внутрь. Тебе придется помочь мне с выбором.
Я ужасно скучаю, но в бунгало становится легче. Даже если мы не вместе, здесь ты все равно со мной. В этих стенах всегда ощущается твое присутствие, и оно согревает меня.
С Рождеством!
С любовью,
Клео».
* * *
Почта пришла тем же вечером, перед рождественской службой. Я посмотрела на ящик с опаской и подозрением, особенно после последнего письма матери – неожиданного и неприятного. Уйти от папы без объяснений. Конечно, тут было что-то не так.
– Для тебя только одно, дорогая, – сообщила Мэри, вручив мне нежно-розовый конверт.
Розовый. У меня отлегло от сердца. Точно не Герард. Я ненавидела себя за эти мысли. Не то чтобы я не хотела получить от него известие. Все было сложнее. Я посмотрела на аккуратный, идеальный почерк и обратный адрес. Максин. Я засунула конверт в карман платья и собралась уходить. Но когда вдалеке послышался звон колоколов из часовни, замешкалась, увидев, что сестра Гильдебрандт по-прежнему сидит за столом, поглощенная работой. Что она будет делать одна в канун Рождества на этом странном острове? Она никогда не упоминала о семье, и, если девушки говорили правду, у нее было непростое прошлое. Ей, наверное, очень одиноко. Да, она редко улыбалась, и мы слышали от нее одни приказы. Но на дворе Рождество. Никто не должен оставаться один. Ее не позвали на службу?
Я тихо подошла к сестре Гильдебрандт.
– Простите, сестра Гильдебрандт, – осторожно начала я, – я ухожу. Сегодня канун Рождества…
– Я в курсе, – отрезала она.
Я покорно кивнула.
– Я просто хотела спросить…
– Да говорите уже, сестра Келлоуэй. Вы не видите, что я занята?
– Да, – ответила я, – простите. Я просто хотела уточнить, знаете ли вы о сегодняшней службе. Подумала, может, вы захотите прийти.
Она отвлеклась от бумаг и посмотрела на меня – долгим, тяжелым взглядом. В нем читалось изумление и, возможно, замешательство.
– Идите же, сестра Келлоуэй, – быстро сказала она. – Ваша смена окончена.
Я кивнула и направилась к двери, пытаясь скрыть разочарование. Ну и что?
* * *
Китти обещала пойти со мной на службу, но, когда я вернулась в комнату, ее нигде не было. Прождав пятнадцать минут и не найдя никакой записки, я направилась к шкафу, чтобы переодеться. Желтое платье Китти отсутствовало – то самое платье, что сидело на ней, пожалуй, слишком вызывающе. Куда она отправилась в таком наряде? Я выбрала простенькое голубое и достала письмо Максин:
«Дорогая Антуанетта,
Как ты? Боже, как я скучаю. Без тебя дома все иначе. Здесь стало одиноко, как-то безжизненно.
С тех пор как ты уехала, многое изменилось, даже не знаю, с чего начать. Мы были всегда честны друг с другом – а потому начну с правды. Наберись терпения, тебе будет нелегко принять мои слова.
