— Яго, пожалуйста, помоги мне. Мне нужно выбраться отсюда. У меня клаустрофобия! Дядя… Твой папа запер меня по ошибке. — Я старательно изображала дурочку. Я была почти уверена, что никакой ошибки тут нет, но все-таки у меня оставалась маленькая надежда, что я паникую из-за пустяков.
Открой глаза.
Яго все еще смеялся, но это был фальшивый смех, слишком громкий — чтобы я его непременно услышала:
— Ошибка? Как бы не так! Но если тебе легче, можешь продолжать так думать! Можешь думать вообще что хочешь! Например, что мой отец на самом деле заботится о тебе!
— Он же разрешил мне тут жить, — сказала я.
Мне не нужен был смех Яго по ту сторону двери, чтобы понять, как жалко это прозвучало. Он разрешил мне тут жить. Какой же я была идиоткой. Я как тигр в Зоне Возрождения… И благодарю за то, что меня заперли в клетке?
Я вспомнила строчку из песни «Нео Максис» — «Любовь в клетке» трехлетней давности. «Вот что я помню лучше всего: я была заключенной, а думала, что в гостях…»
Я вспомнила все, что случилось три дня назад, когда я уничтожила Алиссу — или думала, что уничтожила.
Я мчалась на машине и едва могла соображать. Вряд ли в тот момент я смогла бы сказать, как меня зовут. И вот тут-то дядя Алекс мне и позвонил.
Он хотел связаться с моими родителями, чтобы пригласить их на свой день рождения. Наверное, пытался дозвониться домой, но безрезультатно, и поэтому набрал номер холофона в машине.
Но почему именно тогда?
Я пыталась вспомнить, когда дядя Алекс последний раз звонил, чтобы поговорить с родителями. На Рождество? Может быть, да, а может, и нет. Они очень давно не общались. И какова вероятность, что он совершенно случайно звонил сразу после их гибели? Математика никогда не была моей сильной стороной, но даже мне было ясно: слишком много совпадений.
Допустим, дядя Алекс был экстрасенсом. Допустим, допустим… Я снова подумала о Дэниеле. Он хотел рассказать мне что-то еще до того, как хаунды набросились на него и повалили на землю.
— Помни, — сказал он. Но о чем?
Я не знала.
Я попыталась успокоить мысли, которые беспорядочно метались у меня в голове. Я была напугана и знала, что могу избавиться от страха, надев нейродетекторы, которые лежали на комоде у моей кровати. Они помогли бы мне успокоиться за несколько секунд. Но мысль о том, чтобы успокоиться, была страшнее всего. Потому что страх никогда не возникает на пустом месте.
Он помогает выживать.
ДЭНИЕЛ
Дневник воспоминаний 2
ГЛАВА 1
— Te pareces mucho a él,
[20]
— сказала Розелла, вздохнув. — По крайней мере, именно так, каким я его представляла.
— Кого? — спросил я. Но она не ответила.
А потом принялась кругами ходить по комнате, прикусив нижнюю губу и что-то нашептывая себе под нос. Я не понимал, что происходит. Но для себя обозначил ее поведение как беспокойство.
Через шесть минут и пятнадцать секунд Розелла глубоко вздохнула, как будто приняла какое-то решение. Достала из кармана маленький черный контейнер в виде цилиндра. Подошла ко мне и попросила протянуть левую руку ладонью вверх.
Я так и сделал. Она сжала мое запястье и нажала кнопку на черном цилиндре. Показался маленький медный диск. Я знал, что медь — это прочный, ковкий, не поддающийся коррозии метал, занимающий второе после серебра место по жароустойчивости.
Когда медный диск выпал из цилиндра мне на запястье, я почувствовал какую-то неуверенность.
Неуверенность — еще одно странное ощущение.
— У каждого Эхо есть два клейма, — объяснила Розелла. — Отметка производителя и идентификационный номер. Первую никто не видит, а номер виден всем. Отметку производителя ставят в капсуле, а номер — позже.
Через несколько секунд я почувствовал, как жар клейма опаляет мою кожу. Глядя в окно, за которым занимался еще один жаркий безоблачный день, я чувствовал сильную, всепоглощающую боль. Я даже не удержался от крика. Я вспомнил боль, которую ощутил в капсуле. Она была все так же сильна. Ее интенсивность абсолютно не зависела от информации, поступающей в мой мозг. Розелла еще раз нажала на цилиндр, и диск, отделившись от моей кожи, вернулся обратно. И она отпрянула от меня, как будто в испуге.
— О боже, — сказала она. — Я сделала это. Я действительно это сделала.
Диск оставил темно-розовый шрам в форме круга с буквой «Э» внутри. Затем Розелла осмотрела мое плечо. На нем были буквы и цифры. Ее имя и мой идентификационный номер. Она показала его мне — я увидел отражение в зеркале:
Разработан Розеллой Маркес (B-4-GH-44597026-D) для корпорации «Касл»
— Эта отметка автоматически сделана в капсуле, в лаборатории, — объяснила она. Вдруг ее осенило: — Должно быть, именно это тебя и пробудило!
В тот момент это противоречило тому, что я знал:
— Эхо не пробуждаются к жизни. Их включают. Я живой?
— Я… Я не знаю.
Она была напугана. Я понял это по ее расширившимся зрачкам. Это был страх вперемежку с любопытством.
— У меня была мечта, — сказала она. — Много лет у меня была эта мечта. Создать нечто, настолько близкое к живому существу, что никто не заметит разницы. И моя мечта только что сбылась. И знаешь что? Нет ничего страшнее, чем сбывшаяся мечта.
Она встала и, попятившись, налетела на стол. Остановилась, пытаясь перевести участившееся дыхание.
— Ты чувствовал боль, — сказала она.
— Да. Значит, я не Эхо?
— Нет. Ты Эхо. Ты Эхо. Но обычный прототип не очнулся бы сам в капсуле. Ты вообще ничего не должен был ощущать до запуска «запальника». Ты не должен был чувствовать страх. Ты не должен был увидеть «отчаяние» в абстракции. И уж тем более, не должен был испытывать боль.
— Тогда откуда же она взялась?
— И вопросы! — она запустила пальцы в волосы. — Ты не должен задавать вопросы. У тебя не должно быть любопытства. Твое положение не должно вызывать у тебя вопросов. Ты должен просто быть. Существовать. У тебя есть знания, но нет мыслей. Ты совершаешь действия, но без эмоций. Ты служишь, но без вопросов. Это основополагающие принципы Эхо. И я их разрушила. Я пыталась их разрушить, но… но… никак не ожидала, что у меня получится!
Она и плакала, и улыбалась. Потом налила в стакан сорок три миллилитра жидкости медного цвета. Я почувствовал запах ячменного солода и алкоголя и пришел к выводу, что это виски. Розелла продолжала:
— Hay algo que quiero contarte… Я хочу кое-что тебе рассказать. Надо все объяснить. Понимаешь, ты единственный в своем роде. Таких Эхо, как ты, больше нет. И никогда не было. Никогда, пипса! Я даже не думала, что можно создать такого, как ты, но всегда об этом мечтала. Я потеряла ребенка. Мальчика. Он умер во сне, когда ему было десять месяцев. Его звали Даниель. Это наше семейное имя. Второе имя моего дедушки. И оно всегда должно быть вторым. Но я нарушила эту традицию. Он был таким же светловолосым, как его отец. Это нагоняло на меня глубокую печаль. А потом начались проблемы с мужчиной, который тогда был со мной, и все пошло наперекосяк. Его звали Альфредо, и он был ублюдком. Это все, что о нем нужно знать. Потом… много времени спустя я пыталась себя уничтожить: резала себе руки, чтобы боль заглушила мои терзания. Но физическая боль — ничто по сравнению с душевной. Смотри…
