– Я решил вам сам позвонить, – сказал поляк, – потому что в такой дождь они вряд ли уже куда-нибудь опять поедут, и к тому же этот Бакро хромает.
Билл и Питер переглянулись. Похоже, что поляк прав, – этих цыган нужно брать сегодня. Они отпустили огорченных и все еще бледных страховых агентов, обзвонили остальных членов бригады захвата, назначили им явиться на Пятую Брайтон-стрит в 3.00 утра и, надев под пиджаки пуленепробиваемые жилеты, спустились лифтом в гараж. Еще через пару минут серый «плимут» вынырнул из подземного гаража стеклянно-черного одиннадцатиэтажного куба, что рядом с магазином «Александерс». Свернув на Квинс-бульвар, он снова помчался сквозь дождь из Квинса в Бруклин.
Вильям Мошелло родился в 1949 году в Бостоне, штат Массачусетс. У него с детства была отличная память, и он хорошо учился в школе, потом окончил юридический факультет и там же, в Бостоне, стал работать в небольшой адвокатской фирме и в суде, куда его постоянно назначали в качестве бесплатного народного адвоката для защиты мелких преступников. Иными словами, перед ним было довольно ясное и спокойное будущее, потому что толковые молодые адвокаты, которые начинают как ассистенты районных прокуроров или как адвокаты в криминальных судах, потом легко открывают свою частную практику, специализируясь в одной из самых интересных и доходных областей адвокатуры – криминалистике. Но, по словам самого Билла, после года работы в суде его уже не прельщала перспектива всю жизнь защищать преступников. Он насмотрелся на них на предварительных, до суда, беседах и в ходе судебных заседаний и решил, что эту публику не стоит защищать даже за большие деньги. Так – во всяком случае, в то время – объяснял Билл себе и друзьям свой странный для молодого адвоката поступок: он – сам! – пришел в Бостонское управление ФБР и спросил, нужны ли им адвокаты.
Но сегодня автор этих строк имеет возможность предположить иную, более глубокую и интимную, причину перехода Вильяма Мошелло в ФБР. Дело в том, что, как выяснил Билл недавно, он был не родным, а усыновленным ребенком. И хотя сам Билл совершенно не помнит своего сиротства до этого усыновления, но разве нельзя объяснить переход Билла из адвокатуры в ФБР давно забытым, но затаенным в подсознании страхом ребенка, оставленного родителями? Именно этот страх одиночества и встречи с миром один на один навсегда отвратил Билла от работы в одиночку. А повышенная, как у всех сирот, потребность в семье привела – после ухода из-под крова приемных родителей – в самую, как ему казалось, сплоченную и мощную семью во всем мире – ФБР.
Подписав контракт (интересно, что даже ФБР clearance не докопалось в то время до факта усыновления), Билл был тут же направлен в Виргинию, в академию ФБР, где 13 недель вживался в свою новую семью – проходил физическую, боевую и техническую подготовку. И это было приятно – снова чувствовать себя не одиночкой, а в команде, в бригаде. Пусть тяжелые физические тренировки, пусть стрельбы, марш-броски, стенография, шифрование – все это одно удовольствие, если вокруг друзья, братья. И даже то, как во время учебного штурма автобуса, «захваченного преступниками», восковая пуля какого-то шутника навылет пробила Биллу правую щеку, оставив небольшой шрам на всю жизнь, Билл и по сей день с удовольствием вспоминает, как он материл своих друзей, когда они на том же автобусе возили его в госпиталь…
Однако ФБР оказалось не совсем той семьей, о которой мечталось. Да и не может быть семьей полувоенная, полубюрократическая организация, в которой любой произвол начальства легко оправдать (или прикрыть) ссылкой на секретность и государственную необходимость. По словам Питера Гриненко, проработавшего 22 года в полиции, и из них 10 лет – на ФБР и внутри ФБР, разница между службой в полиции и службой в ФБР заключается в том, что если в полиции ты в конфликте со своим сержантом и он хочет с тобой расправиться, то ты можешь пойти качать права к лейтенанту. А если ты не согласен с решением лейтенанта, ты идешь к капитану. А если и капитан против тебя, ты идешь к инспектору. А если и инспектор не хочет тебя защитить, ты идешь в свою организацию, в профсоюз. Но в ФБР ничего подобного нет. Если ты не угодил своему непосредственному начальнику, то пусть он будет хоть трижды дурак и пять раз не прав – тебе крышка, тебя могут завтра перебросить из Нью-Йорка в любую дыру – в Пуэрто-Рико, на мексиканскую границу, куда угодно! И ты даже пикнуть не имеешь права!..
Билл Мошелло два года проработал в Олбани так называемым «полевым агентом». «Это когда ты молодой и глупый, – объясняет он, – и тебе и таким, как ты, говорят: о’кей, нужно вышибить эту дверь и арестовать того, кто там заперся. И ты прешь башкой вперед и можешь в любую минуту получить пулю в лоб».
Видимо, Билл был не так уж плох в этой работе, если через два года его перевели в Нью-Йорк и вскоре сделали «специальным агентом по расследованию криминальной активности в русской колонии», или, говоря проще, поручили найти «красную мафию». Однако эта незаурядная и интересная с профессиональной точки зрения работа, подкрепленная к тому же специальными фондами по титулу № 4 и № 3, имела один недостаток – Билл снова оказался один. Не было той братской бригадной взаимовыручки, как при рейдах-налетах на нелегальные игорные и публичные дома или тайные склады наркотиков. И потому, когда в 17-м полицейском участке Манхэттена Билл случайно встретил Питера Гриненко, он тут же почувствовал в нем не только потенциального партнера, но – наконец! – того, кого ему, может быть, не хватало всю жизнь. Старшего брата. Мне кажется, что любой пацан при одном взгляде на Питера скажет: да, именно такого старшего брата я хочу иметь! Крупный, высокий, двести с лишним паундов, с крепкой челюстью, со светлыми глазами, живой, энергичный, уверенный в себе, щедрый (сразу же поделился сандвичем!) и к тому же – полицейский детектив! Можно ли представить себе того, кто не захотел бы иметь такого старшего брата?
Впрочем, заиметь старшего брата вовсе не означает постоянно выказывать ему свою любовь или дружбу и послушание. Наоборот, где, как не между братьями, чаще всего возникают соперничество и скрытая борьба амбиций, темпераментов и самолюбий? Даже при, казалось бы, полном и равном партнерстве…
Иными словами, если бы в ту дождливую октябрьскую ночь 1983 года, когда Билл Мошелло и Питер Гриненко дежурили в Брайтоне на Пятой улице, кто-то спросил у Билла, хочет ли он поменять партнера, он бы категорически отказался. Но и сидеть рядом с этим партнером в машине, слушая его храп, тоже было выше всяких человеческих сил! Билл толкнул Питера локтем в бок. Питер встряхнул головой и сказал, не открывая глаз:
– А? Что?
– Ничего. Ты храпишь.
– Ну и что? Ты можешь храпеть в мое дежурство… – проворчал Питер и повернулся боком, устраиваясь поудобней.
– Fuck you! Я не могу храпеть! – вспылил Билл. – Если я не могу храпеть, я не храплю!
Питер приоткрыл один глаз и спросил:
– Ты уверен?
И тут же уснул опять, оставив Билла наедине с дождем. А вокруг, за темными окнами этого fucking Брайтона, в теплых и сухих постелях спали тысячи, сотни тысяч людей.
Даже русские эмигранты, даже преступники спали сейчас в тепле и комфорте, прижимаясь во сне к своим горячим женам и любовницам и не слыша ни дождя, ни этих гулких, как выстрелы, ударов атлантического прибоя по брайтонским пляжам…
