Вообще ты слишком горячо и суетливо берешься за дело, не вникая даже спокойно в разные обстоятельства. Так вот, пожалуйста, не впутывай меня в свои дела более, чем я нахожу возможным. Если дело твое пойдет хорошо и фирма приобретет доверие и известность, то и так будут брать книг у тебя более, чем у других. И зачем: “Доброе дело”? Многие уже смеются над этой вывеской, а это жаль, не лучше ли переменить?»
Первое коммерческое начинание Льва Львовича, которое он искренне думал соединить с нравственными и просветительскими задачами, вызвало резкое неприятие Софьи Андреевны. И он опять оказался между отцом и матерью, третьим лишним в сложной и хрупкой системе родительских ссор и компромиссов.
Дела с магазином не шли. Тогда он решил основать свою газету.
Роль ведущего «нововременского» публициста не до конца устраивала его, тем более что по известности он все-таки уступал в газете таким акулам пера, как Розанов и Меньшиков. Да и Суворин представлялся ему не тем человеком, который может спасти Россию.
«К сожалению, – писал он в «Опыте моей жизни», – Алексей Сергеевич не был достаточно культурным и развитым человеком, чтобы понять требования своего времени. Он был консерватором и реакционером, простым дельцом и разбогатевшим, хитрым русским мужиком и не больше других знал, в чем нуждалась Россия. Его газета шла рука в руку с правительством и потому, естественно, приносила больше вреда, чем пользы».
Когда 24 августа 1912 года Суворин скончается в Царском селе, Лев Львович посвятит ему трогательный некролог, в котором скажет, что «он не лгал, он говорил прямо и просто свою правду, когда он считал ее таковой. Он понимал и чувствовал Россию…»
Во всяком случае он был человеком на своем месте. Невозможно перечислить все его роли: писатель, драматург, публицист, театральный критик, газетный и книжный издатель, общественный и политический деятель. Близкий знакомый Достоевского и Толстого, покровитель Чехова, работодатель Розанова, Меньшикова и Льва Львовича. Газетный магнат, владелец магазинов и киосков по всей России, основатель своего театра, библиоман, библиограф… Создатель первых справочников европейского уровня: «Вся Москва», «Весь Петербург», «Вся Россия»…
Тот самый человек, которому Чехов написал знаменитые строки о необходимости выдавливать «из себя по капле раба», имея в виду совсем не Суворина. Чехов был откровенен с ним, как ни с кем. Это единственный издатель, которому Чехов мог написать: «Мне страстно хочется поговорить с Вами. Душа у меня кипит. Никого не хочу, кроме Вас, ибо с Вами только и можно говорить».
Газету «Новое время» Владимир Ленин назвал «образцом продажных газет». По мнению вождя революции, «нововременство» «стало выражением, однозначащим с понятиями: отступничество, ренегатство, подхалимство». Суворина обвиняли в том, что он получает субсидии одновременно от русского правительства и от французского генерального штаба. Про него говорили, что у него в кармане четыре миллиона, у него три дома и он наживается на бедных писателях. А он писал в дневнике: «…я никого не эксплуатировал, никого не жал, напротив, делал всё, что может делать хороший хозяин относительно своих сотрудников и рабочих… Газета дает до шестисот тысяч в год, а у меня кроме долгов ничего нет, то есть нет денег. Есть огромное дело, которое выросло до миллионного оборота, но я до сих пор не знал никакого развлечения, никаких наслаждений, кроме труда самого каторжного. Расчетлив я никогда не был, на деньги никогда не смотрел как на вещь, стоящую внимания».
Прежде чем «эксплуатировать» Чехова, Суворин поселил его в своем доме, сделал членом своей семьи. Он всю жизнь носился с ним как с собственным ребенком. Когда Чехов умер в Германии, Розанов писал: «Помню его встречавшим гроб Чехова в Петербурге: с палкой он как-то бегал (страшно быстро ходил), всё браня нерасторопность дороги, неумелость подать вагон. Смотря на лицо и слыша его обрывающиеся слова, я точно видел отца, к которому везли труп ребенка или труп обещающего юноши, безвременно умершего… Суворин никого и ничего не видел, ни на кого и ни на что не обращал внимания… и только ждал, ждал… хотел, хотел… гроб!»
Суворин родился в бедной семье государственного крестьянина в селе Коршеве Бобровского уезда Воронежской губернии. Его отец был неграмотный. В доме была единственная книга – Евангелие в русском переводе Библейского общества. Но вот наглядная судьба человека Российской империи: ценой честной военной службы отец Суворина дослужился до штабс-капитана, что давало ему право потомственного дворянства. Сыновья его окончили Михайловский кадетский корпус в Воронеже, одного из братьев определили пансионером богатейшего воронежского помещика, пожертвовавшего на этот корпус миллион рублей. Проучившись шесть лет в корпусе, Суворин в 1851 году поступил в классы Дворянского полка, преобразованные впоследствии в Константиновское военное училище. Потом ушел в журналистику, в литературу, в издательское дело и, наконец, стал тем, кем он стал: крупнейшим газетным и издательским деятелем, любимцем Мельпомены и покровителем писателей.
Будучи по крови русским мужиком, Суворин обожал Европу и всё в своем деле старался поставить на высший европейский уровень. Он издавал дорогие и роскошные книги и самые дешевые. Всё, что впоследствии переиздавал наш «Госиздат», было до этого издано Сувориным. Он создал первую в России общую сеть распространения книг: не только открывал книжные магазины по всей стране, но и договорился с РЖД, и его книжные киоски поставили на самых отдаленных железнодорожных станциях.
Если, намереваясь создавать свою газету, Лев Львович всерьез думал соперничать с Сувориным, он был обречен. «Хитрый мужик» лучше понимал в этом деле, чем сын графа. Но Лев Львович считал, что управлять Россией «могут только гиганты духа и разума». Суворин, по его мнению, таким не был.
Зато гигантом духа был его, Льва Львовича, отец. И конечно, к нему первому он обратился за поддержкой, когда «задумал издавать мою собственную национальную газету, так как ни консервативная, ни тогдашняя русская либеральная пресса не удовлетворяли больше лучшее русское общество…»
Но прежде всего нужны были деньги.
Воззвание о создании газеты в виде «товарищества на паях» он напечатал в «Новом времени». И первое время письма в поддержку текли рекой. «Сотни людей писали, желая войти пайщиками в газету, среди них простые смертные, и бывшие министры, и видные общественные деятели», – вспоминал Лев Львович.
Согласно архивным разысканиям Валерии Абросимовой, к июню 1905 года было собрано паев на сумму сорок пять тысяч шестьсот сорок семь рублей, а требовалось пятьдесят тысяч. То есть средства фактически были собраны. Но вдруг 31 августа Лев Львович обратился к пайщикам с заявлением, что отказывается брать на себя ответственность по изданию газеты. При этом деньги, присланные на издание, он готов потратить на народные библиотеки. Что же случилось?
Он объяснял это тем, что «пайщики задуманной газеты не достаточно поддержали меня. Когда же я серьезно стал добиваться помощи правительства, оно отступило назад и взяло обратно свое предложение предоставить мне для печатанья газеты государственную типографию». На деле это означало, что нового Суворина из Льва Львовича не получилось. Игра на газетном рынке требовала хитрости, а сын Толстого этим качеством не обладал. Да и отец сына в этом начинании не поддержал. Как раз в это время Толстой бросил читать газеты и сравнивал это с тем, как он бросил курить. Когда в марте 1905 года в Ясную приехал журналист Романов, один из возможных сотрудников будущей газеты, Толстой высказался о ней отрицательно и назвал газеты «проституцией».
