Полушутя, полусерьезно он предложил ей быть его секретаршей на время готовящегося мирового турне, ехать через Сибирь в Японию, затем – Китай, Индию, Америку.
11 ноября 1916 года Лев Львович уехал из Ясной в Москву, оттуда – во Владивосток. Провожая его, Софья Андреевна с грустью сказала, что они никогда не увидятся. Сердце матери не ошиблось: ее сын больше не возвращался в родной дом…
Во Владивостоке он ждал Мадлен, которая задержалась в Москве из-за отсутствия паспорта. Но француженка преподнесла ему сюрприз: она приехала не одна, а со своим поклонником, студентом, который собирался на ней жениться. Зачем она потащила его через всю страну – остается загадкой. Но Лев Львович поставил ей условие: или она едет с ним в Японию в качестве секретарши, или отправляется обратно в Москву. Мадлен выбрала его.
В воспоминаниях он подробно описывает свое «кругосветное путешествие», в которое отправился с двумя подготовленными лекциями: «О жизни и учении Л. И. Толстого» и «Проблемы всеобщего мира». Вскользь он упоминает о том, что перед отъездом в Москве выиграл, а затем проиграл большие деньги. Путешествия были его стихией, этим он отличался от отца. В Японии они с Мадлен провели два месяца. Там царил культ Толстого и даже издавался отдельный, посвященный ему журнал. Лекции Льва Львовича пользовались успехом, но заработок был мизерный. Надеясь заработать в Америке, он отправился в Сан-Франциско. По пути через океан на Гавайях он узнал об отречении от престола императора Николая.
Остановка в Гонолулу была памятна еще и тем, что там его озарила новая «истина»: для того, чтобы человек жил максимально долго, а возможно и стал бессмертным, он должен непрерывно двигаться на Восток навстречу восходящему Солнцу со скоростью вращения Земли. Эта совершенно безумная с научной точки зрения идея не покидала его до конца жизни. Он посвятит ей третью часть своей книги «Опыт моей жизни», назвав ее «Lungarno»
[50]
, и будет до конца дней уверен, что осчастливил человечество.
«Эта теория – величайшее открытие, когда-либо сделанное на земле. Над ним саркастически улыбались мои современники, в том числе люди науки, говоря, что в движении на запад или на восток нет никакой разницы, но я так глубоко убежден в благотворном влиянии движения на восток, что ничто не может поколебать меня в этом. Я думаю даже, что оно откроет людям путь к физическому бессмертию».
В Сан-Франциско его ожидал недружеский прием. Паспортный чиновник сразу задал ему вопрос: является ли Мадлен его женой?
«Я ответил, что нет, но что она была моей секретаршей.
– Почему же вы сказали в Honolulu, что она ваша жена?
– Она неожиданно попросила меня сказать так, и я не хотел ей отказать.
– Вы живете с ней, как с женой?
– Нет. Она моя секретарша и только…
– Вы можете поклясться в том, что вы не имели с ней половых отношений?
– Я не клянусь никогда».
На самом деле он просто не хотел лгать. Мадлен не была его женой и не была секретаршей. Она была его любовницей. Но лгать было противно природе Толстых. Вспомнил ли в этот момент Лев Львович, как они с братом Андреем летом 1910 года таким же образом загоняли в угол Сашу и отца, добиваясь от них правды о завещании, и как родные им люди корчились под их напором?
Но едва ли он тогда подумал об этом.
Несчастной, а, может быть, как раз счастливой чертой характера Льва Львовича, позволявшей ему чувствовать себя на высоте даже в самые тяжелые периоды жизни, была уверенность, что в его бедах виноваты обстоятельства, а не он.
«Архитектор виноват».
В Сан-Франциско он встретил брата Илью Львовича, который прибыл сюда раньше, уйдя из своей многодетной семьи и намереваясь жениться на Надежде Климентьевне Катульской. Его первая жена Софья Николаевна тяжело переживала разрыв с мужем и дала согласие на развод только в 1921 году. В Сан-Франциско Илья Львович читал лекции об отце в местном водевильном театре между выступления комиков и шансонье, неплохо на этом зарабатывая. Здесь же Лев Львович встретился со скульптором Паоло Трубецким, другом семьи Толстых, создавшим целый ряд скульптурных портретов Льва Толстого, в том числе знаменитую фигурку «Толстой верхом». В Америке, как пишет Лев Львович, он лепил групповой семейный портрет одного из королей сахарной империи.
Сан-Франциско был живым городом в культурном отношении, и Лев Львович начал строить далеко идущие планы: задумал новую серию лекций, хотел выпускать свой журнал, в письме к матери просил прислать ему его русские сочинения, намереваясь издавать их в Америке… Но Мадлен получила письмо от матери, которая была серьезно больна, и решила вернуться в Россию. Лев Львович не мог отправить ее одну. Его «секретарша» к тому времени была беременной. Почему-то в Россию они отправились из Канады, до этого проехав через весь американский континент. В отличие от Сан-Франциско, Чикаго и Нью-Йорк не пришлись по душе сыну Толстого. В Нью-Йорке лекция о всеобщем мире не имела успеха, у американцев были свои взгляды на войну и русскую революцию. Раздраженный Лев Львович писал об американцах:
«Это народ грубый, низкопробный, настолько мало духовно и нравственно цивилизованный в своей массе, что становится прямо обидно за человека».
По пути из Ванкувера в Йокогаму их корабль попал в шторм. «Madeleine внезапно почувствовала острую боль внизу живота, – вспоминал Лев Львович. – Скоро целый поток густой крови залил ее койку. В этом море крови я поднял на ладонь синий трупик уже сформировавшегося ребенка с большой головой, величиной с птичку, и показал его Madeleine. Потом я подошел к люку и выбросил его в море…» (Опыт моей жизни).
В Йокогаме Мадлен выносили с корабля на носилках. После выкидыша она отказалась жить со Львом Львовичем как любовница, опасаясь новой беременности, что, как он пишет, на него «влияло очень дурно во всех отношениях». Впрочем, характер Мадлен не вполне ясен. По-видимому, она не так уж и спешила к больной матери во Францию. Приплыв из Японии на Цейлон, они со Львом Львовичем местным пароходом отправились в Индии, посетили Джайпур, Удайпур, Бенарес и Бомбей, подолгу осматривая их экзотические достопримечательности. В Бомбее они выяснили, что морское сообщение с Европой отсюда прекращено. Какое-то время Льва Львовича грела идея вообще остаться жить в Бомбее и зарабатывать здесь скульптурой. Но Мадлен все-таки стремилась во Францию, и они вынуждены были отправиться в Сингапур, а уже оттуда морским путем в Марсель.
Путешествие было опасным. Шла война, и за французским кораблем гонялись немецкие субмарины. «Мы проходили мимо уже потопленных судов, мачты которых торчали над водой». Однажды от почти неминуемой атаки подводных лодок их спас шторм.
В Марселе он расстался с Мадлен. «Мне была тяжела эта разлука, хотя, как всегда и во всем, я отнесся к ней философски, не желая делать из нее страдание… Проза жизни сильнее идиллий…»
На этом заканчиваются воспоминания Льва Львовича. Третья книга «Опыта…» посвящена философским размышлениям. О его дальнейшей судьбе мы узнаём из разысканий Абросимовой, воспоминаний его сына Павла, писем и дневников Татьяны Львовны…
