Так или иначе, фильм мы посмотрели; дьявольски хороший триллер. Ли Джонс абсолютно первоклассен. Бежим к выходу. Видим большой белый лимузин. Он проезжает мимо, собираясь сделать по площади новый круг. Я выскакиваю наружу, чтобы его остановить. Толпа кричит громовое «ура».
Это не наш лимузин. Возвращаюсь в фойе, толпа издает громовой хохот. Я попадаю в лапы настоящих телевизионщиков, приходится разговаривать с интервьюером. Подъезжает наш лимузин, мы выходим. Странное возникает чувство, когда машину со всех сторон облепляют люди. Они небось решили, что внутри сидит Мадонна
[103]
.
Сначала мы едем в отель «Гайд-парк», в новый ресторан Майкла Кейна и Пьера Уайта. И приезжаем в аккурат к вину и friandises
[104]
… большое спасибо Шакире Кейн. Майкл прекрасен, но, похоже, злится на что-то. Человек по-своему очень умный, он нередко раздражается, ожесточается. Толком понять, на что он обижен, я не могу. Думаю, он все еще считает, что британская классовая система не дает ему ходу. Не понимаю я этого, ведь он и Шон Коннери — бесспорно, крупнейшие кинозвезды, появившиеся у нас со времен войны, не считая, быть может, Ричарда Бартона, который тоже далеко не аристократ. Впрочем, в моих глазах Кейн всегда прав. Господи, он же сыграл Гарри Палмера в «Досье “Ипкресс”».
Мы возвращаемся в лимузин и едем в «Савой». Новые интервью перед камерой, затем меня оставляют в покое. Получаю столик, лопаю лобстера, пью вино. Болтаю с Мо и Иэном Джонстоун. Появляются Майкл Уайт
[105]
и Джерри Холл
{112}. Мы решаем уехать. В 2.00 дома.
Зачем посещать такие сборища? Ну, честно говоря, только так я в кино и хожу. Премьеры почти гарантируют, что люди будут вести себя благопристойно, не станут просить автограф или хихикать, увидев тебя. По-моему, это все мои причины.
Сегодня утром встал рано, без похмелья, исправно попозировал Мэгги. Ушел от нее, простояв четыре часа подряд, поехал за покупками для воскресного обеда. Я упоминал уже, что пригласил на него Найджела Шорта и его жену Рею, Доминика и Розу Лоусонов и Кима Харриса?
[106]
А завтра ничего купить не получится, еду в Кембридж.
В общем, закупился и вернулся домой. Сосредоточиться в мере, достаточной для работы над предпоследней главой, — а я уже до нее добрался — не удалось. А тут еще начался Кубок Райдера. Да — Манчестер Олимпийских игр не получит
[107]
. Что и неудивительно. Тем не менее это абсолютно типичная неудача Джона Мейджора. О, Австралия, везучая страна…
Так или иначе, провел бо́льшую часть второй половины дня, наблюдая одним глазом за гольфом и возвращаясь временами к роману, чтобы почистить и переписать последние несколько глав. 78 685 слов. Мать честная. Иногда вспоминаю, как подавлен я был в первый понедельник Грейшотта. А ныне я на волосок от того, чтобы все закончить… не то чтобы сделанное мной всенепременно так уж хорошо. Надо постоянно напоминать себе об этом.
Ладно, сейчас 11.03, а лечь сегодня лучше пораньше. Поболтаем завтра, «если найдется время»…
Суббота, 25 сентября 1993
Странный день. В туманах какого-то давнего времени я согласился приехать в Кембридж, дабы изобразить своего рода «знаменитость» в игре «Дуэль университетов», которую ведет Бамбер Гаскойн. Проводится она во время «Уик-энда выпускников» — это такое новшество со звучащим по-американски названием. Я приехал пораньше, чтобы прогуляться до ленча по магазинам. Чтоб мне пропасть, Кембридж в последнее время стал очень людным — почти непригодным для проживания. Прежде в нем таких толп не наблюдалось, а если бы в Лондоне стали возникать подобные пробки, там начались бы бунты. Бунты. Купил несколько книг по анатомии и болезням лошадей — посмотреть, правильно ли я описал недуг Сирени. И купил наконец «Тайную историю» Донны Тарт, о которой столько разговоров, — наверное, стоит ее прочитать. Никаких следов книги под названием «На игле», которую порекомендовал мне Саймон Доналд, не обнаружилось. Это роман шотландца Ирвина Уэлша — по-моему, так его зовут.
В «Аспирантское Логово»
[108]
поспел к ленчу. Сидел за столом вице-канцлера напротив Бамбера и Жермен Грир и между двумя донами. Милый малый, экономист-австралиец по фамилии Аркур — справа от меня и зоолог, которого зовут, насколько я запомнил, Уильям Фостер, — слева. Присутствовал также Себастьян Фолкс, что приятно, поскольку я как раз взялся за его роман «И пели птицы…». Еще одним членом нашей команды была Валери Гроув.
Игра происходила в Сиджвик-Сайт, в «Лектории леди Митчелл». Нужно ли говорить, что мы их разгромили. Жермен Грир потом сказала мне: «Иисусе, вы такой боевитый», я счел это чрезвычайно лестной оценкой. При всем при том она слишком добра. Разговаривая с ней, понимаешь, что она все еще испытывает постоянную необходимость что-то доказывать на свой счет, а при ее уме и самоуверенном красноречии это выглядит странно. Да нет, не выглядит. Все мы такие, с красноречием или без. Просто проявляется это у всех по-разному. Задержался в Кембридже, чтобы дать пару интервью и так далее — одно университетскому журналу «КАМ», другое газете «Универ».
По дороге домой слушал репортаж со второго дня Кубка Райдера. Чем он закончится, хрен его знает. Немного посидел перед теликом, немного потрудился над романом. Лондон это тебе не Грейшотт…
Спи, дурень.
Воскресенье, 26 сентября 1993
Проснулся довольно поздно, немножечко повозился с романом, а бо́льшую часть дня провел, глядя Кубок Райдера и грызя ногти. Мы проиграли, увы-увы. Очень досадно, а виноват во всем Барри Лэйн, имевший преимущество в три лунки и потерявший его на следующих пяти. Ну и Константино Рокка тоже напортачил. Стыд и позор. Еще один мрачный провал мейджоровской Англии.
После полудня стряпал обед, к приходу Кима Доминика Лоусона, Найджела и Реи Шорт и доктора Роберта Хюбнера почти все было готово. Найджел в великолепном настроении, даром что он стоит на грани еще одного роскошного английского поражения. Ну, не совсем на грани, в субботу он основательно переиграл Каспарова. В общем, вечер удался. Ким был в прекрасной форме, мы поговорили немного о шахматах. А потом ввязались в дурацкий спор с довольно поверхностным Хюбнером на тему — меняет наше восприятие вещей саму их природу или не меняет. Он не ставит ни в грош все, что уклоняется от его германизма в духе Ding an sich
[109]
. А это, по правде сказать, глупо. В конце концов, и Шредингер был немцем
[110]
. И Гейзенберг. А они полагали, что наше восприятие вещей определенно их изменяет. Во всяком случае, на квантовом уровне.
