Ничего мне не понятно.
День переходит в вечер. Все новые люди, в том числе и множество особ, пользующихся дурной славой, — они никогда не могут купить или просто не покупают собственного припаса — появляются в бильярдной, чтобы окинуть тоскливым взглядом нас, со все возрастающей непринужденностью перепархивающих от стола к сортиру и обратно, неприметно выдувая из ноздрей остатки порошка. Неприметное посапыванье кокаиниста сильно смахивает на трубный рев слона и никого обмануть не способно — кроме него (или нее) самого. Так человек, напившийся виски, сует в рот мятную конфетку, или тот, кто испортил воздух, бросает полные подозрения взгляды на окружающих. Пустое притворство, кого оно может обмануть?
По-щенячьи просительные глаза халявщиков расстраивают меня. Кит, как обычно, игнорирует их. В бильярдную приходит, чтобы составить мне компанию в парной игре, Лиам Карсон.
Всего день назад я имел возможность понаблюдать за Лиамом в деле. Повседневное управление таким клубом, как «Граучо», требует решения проблем самых неожиданных. Как обходиться с печально известным завсегдатаем богемного Сохо Дэном Фарсоном, когда он, пьяный, тащит проститутку мужеска пола к спальням наверху клуба? С блевотиной в самых неожиданных местах? С забывшими о скромности нюхачами, которые, подрывая нашу репутацию, сооружают дорожки прямо на обеденном столе? С лишившимися тормозов кутилами, которые полагают, что клуб доступен всем желающим, и рвутся в него после закрытия пабов («Граучо» владел лицензией на продажу спиртного до двух часов ночи)? Лиам обходится спокойно. Под его мирным, отчасти рыхловатым обличием кроется стальная ирландская решительность. Он — ученик легендарного Питера Лангэна, отца всех лучших лондонских рестораторов. Питер родил Лиама. Питер родил также Джереми Кинга и Криса Корбина, давших нам «Ле Каприс», породил «Айви», «Дж. Шики», «Уолсли», «Делоне», «Колбертс», «Пивную Зеделя», «Скоттс», группу ресторанов Марка Хикса и т. д. и т. п. Все, чем может гордиться лондонская индустрия гостеприимства, по прямой линии происходит от Лангэна.
Итак, прошлой ночью я сидел в заднем углу пивного зала «Граучо», болтая с Лиамом и потягивая водку с тоником «стройная талия»
[36]
. Лиам ублажал себя бокалом шардоне — в ту пору этот виноград и это вино еще не подверглись осмеянию, не были сочтены старомодными и не уступили место «Совиньон-Блан». Лиам был алкоголиком из тех, что полагают, будто вино можно пить ведрами, это ничего не значит. В счет идут только крепкие напитки. Наш разговор прерывает прибежавшая из приемной раскрасневшаяся девушка.
— Лиам, там какой-то жуткий оборванец пришел. В старом замызганном плаще, стоит, руки в карманах, и смотрит перед собой. Что нам делать?
Лиам неторопливо встает:
— Не волнуйся, дорогая. Сейчас разберемся.
— О, а можно я с тобой пойду?
Я еще не видел, как Лиам управляется с незваными гостями. Знаю, конечно, что грозить им и гадости говорить он не станет. Лиам человек добрый. А кроме того, одна из его задач — избегать скандалов.
В Сохо, где люди светские, знаменитые и преуспевающие обедают, выпивают и вообще процветают в такой близи к параллельному миру нужды, проституции и невзгод, типчики вроде меня испытывают горькую отрыжку либерального стыда, смущения и вины (от чего никому лучше не становится), это своего рода социальный кислотный рефлюкс — цена, которую мы платим за то, что ведем слишком приятную жизнь. Беднякам, должен сказать, от этого ни жарко ни холодно, они предпочли бы получать от нас деньги, а не извинения, сопровождающиеся румянцем стыда и заламыванием рук.
Я следую за Лиамом, уже открывающим дверь, которая ведет из бара в приемную. Рядом со мной идет испуганная девушка, ей так же, как и мне, не терпится увидеть, как Лиам обойдется с «оборванцем», — словечко из детства, но чем его заменить? Бомж? Хобо? Перекати-поле? Это все как-то по-американски звучит.
Оборванец стоит спиной к нам, я вижу великоватый ему плотный плащ, в карманы которого засунуты его кулаки. Как только он оборачивается, Лиам радушно протягивает ему руку:
— Добро пожаловать, мистер Пачино. Чем можем быть полезны?
Девушка тихо тает рядом со мной, обращаясь в лужу. Понять ее ошибку нетрудно. Глаза великого актера сильно походят, если воспользоваться старинным выражением, на дырки, прописанные в снегу. На щеках щетина, «прикид» не из лучших. Возможно, вероятно даже, что он вживается в какую-то новую роль. Думаю, это было еще до его проекта, посвященного Ричарду III, но, может быть, Аль Пачино тогда уже думал о нем.
Ладно, вернемся к нашему вечеру вечеров. Мы с Лиамом играем в бильярд против Кита и Алекса, нашего нового ближайшего друга. К нам присоединился Шарль Фонтейн, шеф-повар великолепной «Знатной отбивной», что на Фарриндон-роуд, — ресторана «для рабочих», оставшегося более-менее неизменным с 1869 года. Ему, как и всегда, не терпится сразиться в покер, и потому мы решаем подняться еще выше, в «Клубную комнату», и там поиграть. Алекс извиняется, просит уволить его от этого и, переступая неторопливо и счастливо, спускается по лестнице. Чем-то он похож на Базуку Джо из комикса.
Шарль, француз и «горец», как ему нравится себя называть, — страстный покерист. Мастерства у него меньше, чем энтузиазма, но его это не останавливает. Мы играем в семикарточный стад, техасский холдем, пятикарточный стад, пятикарточный дро, омаху, хай-ло, «выбор сдающего». Наш карточный стол вогнал бы нынешнего пуриста в нервную дрожь. Мы даже позволяем сдающему назначать джокера. Колоды и деревянная «карусель» для фишек, пластмассовых, но вполне приемлемых, — сфера моей ответственности.
— Да, Стивен, — говорит мне Шарль, пока сдаются карты, — ты знаешь такого Питера Блейка? Я его купил.
— Виноват?
Шарль провел в Лондоне большую часть последних пятнадцати лет, работая в кухнях принадлежавшего Марку Хиксу «Ле Каприс», тем не менее английский язык его далеко не совершенен. Впрочем, на этот раз понять его мне удается. Он купил то, что называется «декупажем», — составленную из бумажных вырезок картину, которую «Харперз-энд‑Куин», или «Вог», или еще какой-то журнал в этом роде несколько лет назад заказал поп-художнику Питеру Блейку в качестве иллюстрации к статье. Шарлю удалось каким-то образом отыскать оригинал, и теперь он висит в одной из кухонь «Отбивной». Сейчас, в эту самую минуту, я, подняв взгляд от компьютера, вижу его висящим на моей стене. Месяц с чем-то назад Шарль позвонил мне из Испании, где он ныне владеет рестораном. У них там кризис, государственный долг, с деньгами туго, короче говоря, не хочу ли я купить картину? Мы договорились о цене, и картина стала моей.
Обычно игра в покер продолжается примерно с полуночи до четырех-пяти утра. Лиам запирает нас в «Клубной», а затем выпускает. Больше всего на свете он боится, что объявится его жена Габби и в очередной раз спустит с него шкуру. У них маленькая дочь, Флосси, и Габби страх как хочется, чтобы Лиам занялся чем-нибудь основательным, надежным, не связанным со спиртными напитками и наркоманами наподобие Фрая и его препротивных приятелей.
