— Сегодня Сет Джоунс объявлен в розыск, — сказала Фрэнсис.
— Что?
Мне показалось, я ослышалась. Мы говорили про домашних животных или я чего-то не поняла?
— Пойдем в дом, — сказала мне Фрэнсис.
Я пошла за ней, пес поплелся за мной. Кажется, она что-то сказала про Сета Джоунса?
Обедать мы сели в кухне. К моему приходу Фрэнсис приготовила лимонад из вишневого сока. Напиток в кувшине был розовый и совсем прозрачный, но я различала его цвет. Лучше бы она меня выгнала с работы. Но ей понадобилось завести со мной разговор про Лазаруса, о котором я слова ей не сказала, о котором точно знала только, что скоро его потеряю. Потеряю, но не сейчас. Пожалуйста, не сейчас.
— Шерифу кто-то позвонил из продуктового магазина. С этого началось, а теперь все думают, что там какое-то преступление. Никто не видел Джоунса с тех пор, как в него ударила молния, а разносчик из продуктового магазина клянется, что узнал того человека, которого видел в доме Джоунса, но который совсем не Джоунс. Говорит, что это тот парень, который у них работал, так что они теперь хотят его арестовать.
Фрэнсис подождала, пока я это все переварю.
— Думаю, тебе интересно, откуда я обо всем этом узнала.
— Да, откуда?
Думаю, вид у меня был изрядно ошарашенный. Я и на самом деле чувствовала себя так.
— Они пришли в библиотеку искать доказательства. Хотели найти его абонентскую карточку.
Фрэнсис налила мне в стакан лимонада.
— В ящиках ее не было, я нашла ее у тебя на столе.
Значит, она знала многое. Больше, чем можно было ожидать. Она видела меня насквозь.
Пес сидел со мной рядом — по-видимому, в надежде, что к питью дадут и печенья, — и дышал мне на ногу.
Я думала, что бы сочинить.
— Не надо, — сказала Фрэнсис, не успела я открыть рот. — Я не желаю знать, какое ты имеешь к этому отношение. Карточку нужно сжечь, а чтобы никто ни о чем не догадался, нужно сжечь их все.
Она открыла кладовку. Там были сложены все каталожные ящики из библиотеки, в том числе из подвала, и стоял затхлый, печальный запах старых бумаг. Фрэнсис перетаскивала это все домой одна целую неделю.
— Никто не смеет совать нос, куда не положено, — заявила Фрэнсис.
Мы дождались, пока село солнце. Выволокли все ящики на задний двор, часть карточек вывалили в жаровню и полили их жидкостью для розжига. К тому времени стало совсем темно, так как небо еще и заволокло тучами. В моем рюкзачке лежали карточки Сета Джоунса. Те самые, которые я стащила. Я бросила их вместе со всеми.
— Большое спасибо за помощь, — сказала я. — И… я просто хочу, чтобы вы знали: он не совершал преступления. Ничего подобного.
— Не нужно ничего объяснять. Я тебе не помогаю. Я делаю то, что считаю нужным. Пусть шериф поищет другой способ выяснять, что произошло на самом деле.
Мы жгли карточки почти три часа. Допили лимонад и перешли на виски.
— Шериф придет завтра. Я сказала ему, что не могу так сразу все найти, мне нужно время. А завтра скажу, что старых карточек больше нет.
Я испугалась за Фрэнсис, потому что позицию та выбрала чересчур жесткую.
— Разумеется, нам опять урежут фонды. Если библиотеку закроют, то нашим читателям придется ездить в публичную библиотеку в Хэнкок. Впрочем, возможно, университет пустит их к себе. А я тогда, наверное, уеду в Париж. В таком случае ты позаботишься о Гарри.
Я рассмеялась.
— Я серьезно.
Наверное, она говорила в самом деле серьезно. Лица у нас были в саже, под ногтями образовалась черная кайма, а пальцы мы порезали бумагой, когда рвали карточки.
— Ты ему понравилась, — сказала Фрэнсис.
Пес сидел рядом со мной, этакая гора меха.
— Ничего во мне такого нет, чтобы ему понравиться, — запротестовала я.
Ньюфаундленд вздохнул, и мы с Фрэнсис рассмеялись.
Мы прикончили виски, потом, чтобы протрезветь, выпили кофе. Когда дожгли карточки, пепел залили водой и собрали его в пакеты, которые я сложила в багажник. Все, больше не было никаких улик. Гарри проводил меня до машины и смотрел, как я уезжаю. Хороший он был пес, но у меня уже жила кошка.
По пути я нашла тихое место, где в закутке возле задней двери закусочной стояли мусорные баки, и там выбросила пакеты. Потом прибавила газу и развернулась к выезду из города. Я думала, у нас есть время, и потому не позвонила Лазарусу. Позже я об этом пожалела. Мне в голову не пришло, что полиция среагирует так быстро. Еще не свернув с шоссе, я поняла, что опоздала. Я в тот момент перестраивалась в полосу съезда и оттуда увидела яму и деревья вокруг нее. Красных апельсинов больше не было. Все стали черными. С веток они падали, будто камни. Между деревьями мелькал синий свет мигалки.
Шериф в тот момент сворачивал в рощу, так что я не стала притормаживать, а сделала петлю и вернулась на хайвей. Меня трясло, как от холода. Я не знала, правильно поступаю или нет. Что, если нужно было ехать и требовать объяснений, мол, что происходит? Возможно, я запаниковала. Или, наоборот, поступила очень правильно. Короче говоря, я развернулась и уехала. Долго стояла на автозаправке в Локхолде и не знала, что делать, возвращаться или нет. Почти час я сама с собой спорила, наконец села в машину и поехала в Орлон.
Я найму адвоката, вот что я сделаю. Я буду защищать Лазаруса, даже если все решат, что он убил Сета Джоунса. Может быть, в их глазах я буду выглядеть соучастницей. А может быть, ему вообще не смогут предъявить обвинение. На следующей заправке я снова остановилась. Я не знала, куда мне ехать, вперед или назад, потому решила стоять на месте. Только на этот раз я вышла из машины и позвонила в Нью-Джерси, в полицейский участок в Ред-Бэнке. Это было немного странно, и я точно не знала, правильно делаю или нет. Иногда принимаем решение мы, а иногда будто кто-то за нас. Может быть, я позвонила туда потому, что там находился единственный на свете человек, которому я доверяла. Которого я могла послушаться. Я стояла в темноте возле туалетов и бросала четвертаки в прорезь телефона-автомата. На хайвее рядом грохотали грузовики. Когда я дозвонилась, Джек Лайонс сначала молчал. Кажется, он не поверил, что это я.
— Конечно я, — сказала я. — Парковка. Ты и я, мы с тобой.
— Отлично, — сказал он. — Мы с тобой.
— Мне нужно кое о чем у тебя спросить.
В нашем маленьком городке Джек Лайонс нес ответственность за каждую смерть: за убийство, за самоубийство, за двойное убийство или заказное, за намеренное и непреднамеренное, за смерть от несчастного случая и за смерть по естественным причинам. Когда он входил в дом престарелых, его обитатели крестились и отводили глаза, потому что сразу же понимали, что вскоре их станет на одного меньше. Когда он приходил в школу на беседу про безопасность в начальных классах — чтобы, значит, не совали пальцы в розетку, не хватали с плиты горячий чайник и т. д., — то там с кем-нибудь иногда случалась истерика, и приходилось вести беднягу в медицинский кабинет. И Джек всегда звонил мне, ему нужны были мои консультации, хотя он и сам прекрасно мог все найти в том же справочнике. Я это понимала. Он сам прекрасно все знал, так что звонил, вероятно, просто потому, что ему нравилось слушать, как я говорю ему: «Удушение, яд пасленовых, лихорадка Денге».
