Осмыслив услышанное, Ника молча кивнула. Еще один фрагмент мозаики, вот и все. Ведь он никогда толком не жил в Арахове. Он туда приезжал. Приезжал часто, особенно осенью и зимой, но где он пропадал и чем занимался все остальное время, ей было не известно.
В кармане его рубашки зазвонил телефон. Он ответил, минуту слушал, не перебивая, потом сказал бесцветным голосом, глядя через распахнутое окно на площадь Ле-Бон-Пастер:
– Нет. Мне жаль вас огорчать, но – нет.
Ника уговаривала себя не прислушиваться, чтобы не психовать. То, что ей нужно знать, он расскажет сам, а то, что не нужно… что не нужно, пусть ветер унесет прочь и развеет над рекой Гардон.
Поймав на себе ее взгляд, подошла официантка. Мадам желает десерт? Кофе? Мороженое? Бисквит? Ника попросила холодный чай. Большую кружку, как пьют в России.
– Мои наилучшие пожелания, сэр, – говорил в трубку Деметриос. Пальцы другой его руки небрежно вращали зажигалку. Взгляд был по-прежнему устремлен за окно. – Не думаю, что вы этого действительно хотите. В любом случае советую вам крепко подумать, прежде чем… Ха! Я сказал бы иначе. Если бога нет, то ничто не позволено.
Официантка в платье вишневого цвета и белом накрахмаленном переднике поставила перед Никой кружку с холодным чаем. Большая кружка. Лед, лимон. Поблагодарив, Ника повернула кружку, чтобы взяться за ручку… и замерла, не в силах ни поднести ее ко рту, ни отвести от нее глаз.
Тело ей больше не повиновалось, она наблюдала за ним словно бы со стороны. Сердце билось резкими, болезненными толчками, на руках выступили колючие мурашки и даже самые тонкие, почти невидимые волосинки встали дыбом. То же самое она испытала, когда Деметриос сунул ей в руку фонарь, процедил «вперед!» и втолкнул ее в подземный тоннель, начинающийся в погребе дома Отшельника.
– Мадам! – ворвался ей в уши голос официантки. – Мадам, вы хорошо себя чувствуете?
Чудовищным усилием воли она заставила себя моргнуть, перевести взгляд на озабоченное лицо девушки в передничке и улыбнуться через силу:
– Да. Спасибо.
– Ника! – почти шепотом окликнул Деметриос, закончив или, может быть, прервав телефонный разговор. – Что с тобой?
Чем бы это ни было, она уже справилась.
– Голова закружилась. Уже все прошло.
– Точно прошло?
– Точно.
И только когда он, по-прежнему не замечая хихикающих соседок, чиркнул зажигалкой, чтобы закурить новую сигарету, Ника отхлебнула чаю, поставила кружку на стол и еще раз внимательно ее осмотрела.
Простая кружка цилиндрической формы из толстого матового стекла, какие продаются во всех супермаркетах Европы. Кружка с рисунком. На стекле – изображение головы, не то мужской, не то женской, с длинными волосами и венком из плюща. Губы раздвинуты в чувственной и жестокой улыбке. Взгляд больших, удлиненных к вискам глаз устремлен прямо на зрителя.
Когда ты собираешься вернуться в Фокиду?
Имя этого существа было ей известно.
Я не собираюсь возвращаться в Фокиду.
Пять минут назад она была уверена в том, что не собирается и что сидящий напротив воин-жрец не собирается тоже, но теперь…
Прекрасное не-мужское-и-не-женское лицо в обрамлении стеблей и листьев плюща – просто рисунок, синие линии на белом фоне, – призывно улыбающееся ей со стеклянной поверхности кружки.
Кружка. Посуда из бистро.
Когда ты собираешься вернуться в Фокиду?
