– Я?.. Ладно.
– И ты не спросишь почему?
Едва заметная улыбка.
– Я догадываюсь.
С волнением, объективно неуместным в данной ситуации, Ника следила за тем, как он подносит бутылку к губам, делает аккуратный маленький глоток, затем еще глоток, щурит уголки глаз, как будто проникающий с улицы солнечный свет внезапно сделался раздражающе ярким, беззвучно смеется и передает бутылку ей.
– Раздели со мной воду, женщина.
Ладно, пусть так. Почти по Фрэнку Герберту. Раздели со мной воду и войди в мое племя. Не спуская с него глаз, Ника начала пить.
Голубые джинсы, которые она примерила первыми, сели хорошо, но не понравились Деметриосу. Совершенно непринужденно и, пожалуй, неожиданно для них обоих он подключился к выбору модели, и его слово стало решающим. Ника остановилась на узких синих джинсах с заниженной талией, которые сделали ее похожей на ящерицу, к ним взяла две одинаковые белые футболки, шерстяной джемпер крупной вязки и бейсболку цвета хаки. Выходя из магазина, где крутились два громадных вентилятора, под небо, напоминающее разверстую пасть огнедышащего дракона, озабоченно спросила:
– Что же мне еще нужно?
– Шуба, валенки… – Деметриос заглянул в пакет с джемпером. – Впрочем, в особо сильные морозы можно не выходить из дома.
Далеко не сразу она поняла, что это шутка.
– Бессовестный! Я вспомнила, что мне нужно. Обувь. Здесь поблизости есть обувной магазин?
Часом позже, загружая в багажник пакеты с вещами, Ника опять задалась вопросом: с какой стати он вообще нянчится с ней? Не то чтобы она утратила веру в человеческую добродетель, но делать ставку исключительно на нее все же остерегалась. К тому же терпеть не могла чувствовать себя в долгу перед человеком, который ей нравился. Хотя здесь она, возможно, лукавила… да, скорее всего.
Объявив себя худшим в мире экскурсоводом, Деметриос показал ей из окна автомобиля Археологический музей, сообщил, что входной билет стоит два евро, и далее уже без остановок проследовал на юг. Там, на южной окраине Фив, высилась древняя крепость Кадмея.
Все пространство между разрушенными древними стенами заросло травой, местами сожженной солнцем в пыль, и папоротником. Серая каменная кладка, почерневшая на стыках, уходила под землю на первый взгляд не глубоко, но чтобы увидеть полы вскрытых подвальных помещений, приходилось наклоняться, стоя на самом краю. Давным-давно на территории этого дворцового комплекса располагался культовый центр дионисийской религии – Деметриос сообщил, что его возникновение можно отнести к XIV–XIII векам до нашей эры, – вот теперь здесь бродят бестолковая блондинка, вечно попадающая впросак, и ее загадочный покровитель.
Мысленно Ника употребила именно это слово – загадочный. Почему? Не потому ли, что у нее имелась внутренняя потребность в загадках?
– Точная топографическая ориентировка невозможна из-за сегодняшней застройки, – говорил между тем мистер Загадка, стоя с ней рядом и глядя туда же, куда и она, – но при сносе некоторых современных зданий производились раскопки, и в одном месте археологи обнаружили стену микенских времен, не погребенную под слоями более поздних периодов. Вон там, – он указал рукой, – во времена Павсания показывали знаменитый «брачный чертог» Семелы, где был зачат Дионис, а сама Семела сожжена молнией. Об этом чертоге знал Еврипид, о нем же упоминается в надписи на сокровищнице фиванцев в Дельфах, которую ты скоро увидишь своими глазами.
Медленно ступая по ковру из сухой травы, они приблизились к ничем не примечательной большой прямоугольной плите из серого камня, лежащей на другой большой прямоугольной плите из серого камня, вокруг которых были в беспорядке разбросаны камни поменьше. Брачный чертог. Пара камней со сколотыми углами и гранями, местная достопримечательность, любопытные взгляды людей, не знающих о тебе, мать бога, ровным счетом ничего. Какой ты была? Ну, любопытство твое, положим, общеизвестно… Чем отличалась от женщин, проживающих по соседству? Почему Зевс выбрал именно тебя?
– В «Вакханках» Дионис находит здесь уже не чертог, а могилу своей матери, однако могила эта была подобна многочисленным могилам Ариадны, за которые выдавались алтари, предназначенные для поклонения богине подземного царства.
– Разве Ариадна – богиня подземного царства? – удивилась Ника.
– В общем, да. Ариадна представляет Персефону и Афродиту в одном лице. Ты этого не знала?
– Ну… может, знала и забыла. Я помню легенду про нить Ариадны, – пролепетала она, слегка краснея, – которая вывела Тесея из лабиринта на Крите, но с удовольствием послушаю другие, если ты мне расскажешь.
Он рассказал, но уже на обратном пути, сейчас же ей пришлось выслушать не менее захватывающую историю об упавшем вместе с молнией Зевса на чертог Семелы деревянном чурбане – прямо с неба, да-да, – который позже Полидор, сын Кадма, отделал медью и нарек Дионисом Кадмом. Чурбан, безусловно, не принадлежал к архитектурным элементам дворца, иначе люди не стали бы говорить, что он упал с неба. Руины дворца Кадма, вероятно, вообще сохранились лишь потому, что изначально были местом культа – культа Диониса и культа Семелы.
Воздух над фиванским акрополем раскалился настолько, что стало трудно дышать. Мертвые серые камни взирали на двух пришельцев с нескрываемым пренебрежением. Полное отсутствие ветра усиливало ощущение паралича, болезненной неподвижности мира, в котором они очутились. Даже темная зелень хвойных деревьев сейчас казалась грязной, серой.
– Мне страшно, – шепнула Ника.
Оглянулась на Деметриоса. Оглянулась за поддержкой, но он словно мимикрировал, идеально вписался в окружающую среду. Это она, Ника, была инородным телом, а Деметриос чуждым ей, но не этой земле. Темная от загара кожа, темные брови, темные ресницы, темные волосы. Он словно вышел – да, из-под земли. Из-под земли. Но это значит… но…
Впоследствии она даже не могла объяснить в точности, что случилось. Привычная реальность вдруг дала трещину, и в трещину эту со всех сторон хлынули инфернальные образы. Музыка – совсем не такая, какую слышала она посреди ночи в Арахове, – оглушительная, безумная, ритмичная. Извивающиеся, изгибающиеся в танце полуобнаженные женские тела. Что здесь происходит? Празднование события или отправление ритуала? Бум, бум, бум… А это что за звук? Быть может, мое собственное сердце? Музыка задает ритм для всех бьющихся вокруг сердец. Все громче и громче, все жарче и жарче. Уши закладывает от рева или вопля, не то звериного, не то человеческого. Нет, человек не может издавать такой рев – аж из нутра… Это бык! Бык! Он приближается. Топот копыт сливается со стуком сердец. Бум, бум… Сверкание топора, сладострастное «ах!..» возбужденной толпы. Но не от топора падет бык, он падет – о мой бог, он падет от рук и зубов человеческих!
– Ника! Ника! Ты меня слышишь? – Голос Деметриоса выдернул ее из этой странной фантазии, и она ощутила острый прилив благодарности. – Нет, не вставай. Посиди еще пять минут.
