– Жизнь вечную? – иронически приподнял брови Яворский.
Она не обратила на это никакого внимания. Она не спускала глаз с Деметриоса. Он отвечал ей тем же.
– …но даруют лишь тому, кто проходит…
– …через «нулевую точку», – шепотом закончил Деметориос, – и соглашается потерять все.
– Фанатики. – Яворский выругался по-русски. – Проклятые фанатики.
– И еще, – добавила Иокаста, улыбаясь холодной и безжалостной улыбкой королевы вампиров, – пролитие крови верных слуг такие боги никогда не оставляют без отмщения.
В гостиной воцарилась тишина. Мужчины в камуфляже ошеломленно взирали на преобразившуюся жрицу. Она и правда казалась сошедшим со страниц готического романа прекрасным и опасным, чрезвычайно опасным сверхъестественным существом. Гладкое, без единой морщинки, лицо. Пурпурные губы и ногти. Блестящие черные волосы, шелковым водопадом стекающие по плечам. Потусторонняя красота.
– Мне нужна информация, – сказал Яворский, словно оправдываясь. – Ничего, кроме информации. Ты ложилась с ним в постель. Подскажи, чего он боится?
Глаза Иокасты вдруг наполнились нежностью и печалью.
– Какая разница? Он может выдержать то, чего боится, и может не выдержать то, чего не боится. Страх здесь ни при чем, глупый русский мальчик. И вовсе не информация тебе нужна. Прибереги эту ложь для своих людей, которым платишь. Тебе нужна месть. Ты хочешь восторжествовать над мужчиной, который увел твою женщину. Лишить его человеческого достоинства, чтобы через это вернуть достоинство себе… или обрести? Вернуть мы желаем то, что имели, но позже утратили, обрести же – то, чего не имели никогда.
– А ты? Чего хочешь ты?
Деметриос, внимательно прислушивающийся к беседе, по тону Яворского понял, что тот, несмотря на раздражение, не забывает, на чьей территории находится, и, вяло огрызаясь, все же старается не переступать грань.
– У меня своя цель, тоже не очень благородная. Но я, по крайней мере, отдаю себе в этом отчет.
– Наказать унижением мужчину, который предпочел тебе другую?
– Увы, да.
Покачав головой, Яворский перевел взгляд на объект ее желания.
– Она всегда была честной, – заметил Деметриос. – Теперь, наконец, мы можем покончить с этой мелодрамой и перейти к делу? Вы оба решили, что я заслуживаю предельной ситуации – пытки. Так давайте, помещайте меня в эту ситуацию. Я знаю правила и готов играть.
В доме было не душно, даже прохладно, но физиономия Яворского, усыпанная крошечными веснушками, побагровела и отекла, как будто это ему, а не Деметриосу, надавали пощечин. Родимое пятно на лбу казалось лакированным.
– Знаешь правила, да? И ты, знаток, тоже считаешь, что мне нужна не информация?
– Конечно, тебе нужна не информация. Ты меняешь местами цель и средство, пытаясь таким образом переложить ответственность за твои поступки на меня.
– Смотри. – Яворский показал ему горящий кончик повторно раскуренной сигары. – Я причиняю тебе боль, чтобы ты согласился сотрудничать. Цель – твое согласие. Средство – боль. Если дашь согласие добром, подвергать тебя пыткам никто не станет.
Деметриос кивнул.
– Ты так говоришь. Но на деле все наоборот. Боль – это цель, а не средство. Мое согласие сотрудничать – это мотив, а не цель. Мотив, придающий боли чисто инструментальную функцию и логически открывающий именно такой путь к нужной тебе информации – путь через боль. Ты утверждаешь, что тебе требуется мое согласие идти с тобой через лабиринт, но при этом осознаешь бессмысленность подобного мероприятия – тебе не нужна женщина, ты потерял ее навсегда и уже не вернешь, тебе не нужны деньги, их ты тоже потерял, к тому же они, насколько мне удалось разобраться с вопросом, никогда тебе не принадлежали, – стало быть, за твоим требованием стоит нечто иное. Что же?
Подавшись вперед, Яворский приложил раскаленный кончик сигары к его плечу. Приложил еще – задыхаясь, потея, дрожа от болезненного возбуждения. На коже Деметриоса налились пурпурной чернотой дымящиеся, воспаляющиеся пятна ожогов, по комнате пополз тошнотворный запах горелой плоти.
– Где сейчас Вероника? Куда и каким путем она ушла?
Мужчины стояли вокруг с каменными лицами. Единственная женщина, глядя на них, вспомнила сказанное однажды матерью: «Мужской мир жесток». И плотно сжала губы. Она знала способ прекратить истязания, но говорила себе, что ведь Деметриос тоже принадлежит к миру мужчин, поэтому должен либо сдаться, либо устоять.
Вокруг начали кашлять и морщиться с нескрываемым отвращением, тогда только Яворский решил отставить игры с огнем и перейти к следующему номеру программы. Деметриос воспользовался короткой передышкой, чтобы продолжить свою речь. Он действительно был хорошо обучен и, обращаясь к инициатору мероприятия – вроде бы только к нему, – постепенно разрушал защитную оболочку из презрения и превосходства, которая позволяла рядовым исполнителям сохранять психологическую дистанцию между собой и жертвой.
– Причинение боли, совмещенное с допросом, делает пытку обоснованной и справедливой… точнее, создает иллюзию справедливости. – Речь его оставалась связной и внятной, но голос охрип, обрел металлическую жесткость. – Ты стараешься добиться от меня признания, которое – если я его сделаю – неминуемо обретет статус предательства. В силу того, что в нем будет фигурировать близкий мне человек. Его благополучие ставится в зависимость от моей стойкости. Что говорят впоследствии о таких случаях? «Он сломался через пять минут», или «он держался, сколько мог, но в конце концов не выдержал», или «он с честью перенес все испытания» и так далее. Все эти фразы отнюдь не нейтральны. Они содержат этическую оценку.
– Пусти его, – приказал Яворский своему человеку.
Почувствовав себя свободным, Деметриос осторожно выпрямился, отдышался, скосил глаза на горящее от боли, многократно заклейменное плечо. На висках его блестели влажные дорожки пота.
Яворский протянул ему карманную фляжку из нержавеющей стали.
– Пей.
– Спасибо, нет.
– Там вода, не бойся.
– Я не стану делить с тобой воду.
– Ах, вот оно что.
Глубоко уязвленный, Яворский убрал фляжку обратно в карман. Он не сомневался в том, что Деметриоса мучит жажда, и решил проявить великодушие, предложив ему напиться. Но получил отказ… Это было неприятно.
– Итак, мы приближаемся к сути дела. – Деметриос говорил и следил глазами за Квадратным, который медленно пропускал сквозь пальцы гибкий кожаный хвост плети, сплетенный из четырех ремешков метровой приблизительно длины. – Зачем ты задаешь мне вопросы, ответы на которые тебе не нужны? Чтобы возложить на меня моральную ответственность за происходящее. Я могу проявить силу или слабость, могу вытерпеть довольно сильную боль или не вытерпеть совсем ничего, могу пожертвовать собой ради того, чтобы моей женщине не причинили вреда, или капитулировать из страха за свою шкуру…
