Идущий впереди Деметриос останавливается, затем поворачивается на сто восемьдесят градусов, провожая взглядом туристов, которые только что прошли мимо него, громко переговариваясь по-русски. На девушке короткие белые шорты, красный облегающий топ и красные босоножки на платформе. Ника слегка напрягается – внимание, которое он уделяет незнакомке, кажется ей чрезмерным, – но уже минуту спустя смеется, расслышав его бормотание.
– Русских туристов можно узнать, даже не слыша слов. Их женщины повсюду ходят вот на таких каблучищах.
– Но мужчинам же это нравится, – продолжая улыбаться, возражает Ника. – Признайся. Нравится?
– Штурмуя горные вершины в самое жаркое время года и самое жаркое время дня, мужчины думают о другом, поверь.
– Не верю! Я видела твои глаза.
– Да? И что же ты там видела?
– Ну… желание, – смутившись, отвечает она. – Не угадала?
– Боюсь, мои желания несколько сложнее.
– А можно мне о них узнать?
Деметриос стоит чуть выше на горной тропке и, разумеется, смотрит на нее сверху вниз. Это обстоятельство добавляет к смущению малую толику досады. Ника не всегда понимает, как следует вести себя с ним, и уж точно не хочет выглядеть хорошенькой дурочкой. Но реально ли справиться с любопытством?
Дерзкая улыбка, как всегда, делает его совершенно неотразимым.
– Ты хочешь, чтобы я рассказал или чтобы показал?
С притворным осуждением Ника качает головой.
– Ты неисправим.
– Хочешь глоточек? – Он протягивает ей бутылку минералки. – Каждый из нас исправим лет примерно до пяти. Все более поздние исправления – лишь видимость исправлений. Взрослый человек свободен, его нельзя изменить извне. Изменения возможны только тогда, когда он сам решает, что пора измениться, и делает это.
И вновь его слова, произнесенные самым будничным тоном – таким же, как и «хочешь глоточек?», – изменяют неспешный поток ее мыслей, закручивая в бешено бурлящий водоворот. Человек свободен… Ну да, конечно. Главное помнить об этом, когда появятся охотники за скальпами. А войны? А революции? Свободен… А тюрьмы? А общеобразовательные школы и пионерские лагеря? Хотя со школами она, возможно, перегнула.
Пропустив еще одну пару, на этот раз пожилых немцев, Деметриос продолжает восхождение. Впереди уже виднеется древняя каменная кладка – стены и трибуны, – темно-серая на фоне золотистой охры земли, вернее, укрывающий землю сплошной ковер сухой травы. Зеленые травинки встречаются, но их ничтожно мало. Зато в избытке тень, благословенная тень, которой так не хватало на Священной дороге, зигзагообразно проходящей через весь теменос с его многочисленными памятниками и небольшими храмами-сокровищницами, дарами отдельных граждан, чей социальный статус позволял такие расходы, и целых полисов.
По правде говоря, восстановленные и реконструированные сокровищницы больше всего напоминают домики для садового инвентаря, стоящие на приусадебных участках отечественных предпринимателей, от прочих же мало что осталось, тем не менее к одному из них Деметриос подвел ее с очень серьезным выражением лица и объявил:
– Сокровищница фиванцев. Здесь была обнаружена надпись, свидетельствующая о связи Диониса из дворца Кадма с триетерическим культом. Тайные празднества фиванских женщин, ставшие предпосылкой истории сопротивления культу, в ней не упоминаются, сказано только о «публичных праздничных собраниях с драматическими представлениями». Но Диодор, говоря о триетерических ритуалах, ставил беотийцев на первое место среди «прочих греков и фракийцев» и рассказывал о «вакхических торжествах» у женщин. Он имел в виду как менадические, так и фиадические тайные празднества. Из этой надписи неясно, чему же соответствовали «публичные праздничные собрания». Вероятнее всего, празднику менад, так как именно в нем двухгодичный период достигал своего апогея и получал календарное завершение. Однако соотношение между профанным и сакральным здесь должно быть таким же, как между собранием в храме Диониса близ Элиды и праздником шестнадцати женщин, призывавших бога у моря.
– Ты уверен?
Как всегда в таких случаях, у Ники возникло непреодолимое желание коснуться камня рукой, а еще лучше присесть на горячие от солнца руины. Совершить мысленный прыжок в прошлое, ощутить всеми клетками и нервами дух той эпохи, когда эта маленькая сокровищница – тисафрос, как сказали бы древние греки, – еще стояла здесь в целости и сохранности и в полной мере исполняла свое предназначение.
– Мистериальный
[4]
характер женских церемоний не вызывает сомнений. Именно они являлись подлинными триетерическими ритуалами, тогда как общественности в Фивах предлагались зрелища, а в Элиде демонстрировалось чудо сотворения вина. Правда, так было не всегда. Потребность в зрелищах и чудесах возникла у греков лишь со временем…
Обратив внимание на ее отрешенный вид, он умолк. Подошел, присел рядом на корточки и взял ее за руку. Ника смотрела на него растерянно и сонно.
– Почему женщины, Дмитрий? Почему женщины? – Этот момент казался ей очень важным, но уловить, в чем состоит важность, она не могла. – Потому что они способны рожать? Давать новую жизнь?
– Нет, моя дорогая, – мягко произнес он. – Дионис никогда не был божеством, связанным с категорией рождения. Он не удостоился естественного рождения даже в собственном мифе. Его интерес направлен на избыток у женщин жизненной силы, на их качества кормилиц и менад.
– А мужчины?
– Что мужчины?
Его рука, сжимающая руку Ники, едва уловимо дрогнула.
– В отправлении культа принимали участие мужчины?
– Так называемые «чистые мужи», жрецы – хранители дельфийских преданий, либо участвовали, либо присутствовали при всех важных культовых церемониях.
– Чистые мужи, – задумчиво повторила Ника. Взглянула в серые с золотом глаза. – Почему их называли так?
– Потому что, даже совершая жертвоприношение, они оставались свободными от греха.
– Кто же становился жертвой? Животное или человек?
