Ли Сюэлянь вытерла слезы:
— Никого я не оскорбляла.
— Значит, приравнивать скотину к людям, по-твоему, не оскорбление?
Потрясая руками и тыча вниз, он продолжил:
— Ты предпочитаешь слушаться какую-то корову, а не руководство. Другими словами, выходит, что любой из чиновников не идет ни в какое сравнение со скотиной?
Ли Сюэлянь рассердилась:
— Что бы я ни говорила, вы мне не верите. Любые мои слова понимаете извращенно. Так?
Помолчав, она добавила:
— В таком случае я все-таки поеду жаловаться.
Ван Гундао в сердцах хлопнул рукой:
— Гляньте-ка, неужто снова стала говорить правду?
4
Двор Ли Сюэлянь занимал где-то квадратов двести. на севере располагался крытый черепичной крышей трехкомнатный дом. в восточной части находилась кухня, а в западной — сарай на два стойла. Этот дом был построен двадцать два года назад, тогда они с Цинь Юйхэ уже шесть лет как были женаты, а их сыну исполнилось пять. Чтобы построить взамен тростниковой лачуги этот дом с черепичной крышей, Ли Сюэлянь тогда, кроме коровы, завела трех свиноматок. Половину стройматериалов для нового дома они купили за счет продажи теленка и приплода поросят. на другую половину заработал Цинь Юйхэ, который, работая водителем на химзаводе, подрабатывал тем, что развозил удобрения. Цинь Юйхэ работал и днем и ночью, крутясь, словно белка в колесе, его красные глаза напоминали два зажженных фонаря. Работая в ночную смену, он часто засыпал за рулем, и однажды даже врезался в дерево. Ремонт машины ему обошелся больше, чем в две тысячи юаней, так что потом зарабатывать на дом снова пришлось с нуля. в те времена между супругами тоже случались ссоры, но, как бы там ни было, их объединяла общая цель, так что ссоры не мешали им двигаться в одном направлении. Кто бы мог подумать, что через год с лишним после строительства нового дома у Цинь Юйхэ вдруг появятся свои планы. Ли Сюэлянь несколько раскаивалась, что из-за беременности решилась на фиктивный развод с Цинь Юйхэ, чего нельзя было делать. Их разлука привела к тому, что фиктивный развод превратился в настоящий. Теперь супруги уже не ссорились, а судились. Судебная тяжба длилась двадцать лет, у всех уже поседели волосы, а результата — ноль. Более всего Ли Сюэлянь удручало, что шальная мысль о фиктивном разводе в свое время была предложена ею самой. Хуже того — все это задумывалось ради рождения дочери, которая, повзрослев, не разделяла взглядов своей матери.
Спустя двадцать два года с их ветрами и дождями дом несколько обветшал. Из-за сезонных ливней сильно пострадала его северная стена. Да и на других стенах кирпичная кладка стала крошиться, то и дело «проливаясь песочными слезами». Штукатурка внутри тоже большей частью облупилась. Лет десять назад начала протекать кровля. Двадцать лет судебной тяжбы изменили Ли Сюэлянь, и теперь ей уже не было никакого дела до ремонта. Первые десять лет она тоже не вспоминала про ремонт, и не только про ремонт, но и про элементарную уборку. Все ее жилище, включая двор, превратилось в свинарник. Полностью запустив дом, она также запустила и себя, поэтому ходила грязная и нечесаная. Когда она в одиночестве брела по дороге, то больше напоминала попрошайку, но зато это соответствовало ее статусу жалобщицы. Спустя еще десять лет судебная тяжба стала частью повседневной жизни Ли Сюэлянь, и она к этому привыкла. Она не то чтобы свыклась с тем, что жила в постоянных разъездах, скорее, уже не могла привыкнуть сидеть дома, если ей случалось вдруг заболеть. Без судебной тяжбы она не знала, куда себя применить. Когда же привычка чуть не растворила всю ее жизнь в судебном разбирательстве, она вдруг снова взялась за себя и свое жилище. Она коротко подстриглась, стала следить за одеждой, и теперь, прежде чем отправиться в соответствующие инстанции, всегда тщательно приводила себя в порядок. Ей стоило больших усилий начать ремонт, однако с худой крышей жить не будешь, и тогда Ли Сюэлянь наняла работника, который заменил ей всю черепицу, да еще и замазал известкой все швы, так что течь сразу прекратилась. Потом она взяла метлу и вымела из дома всю облупившуюся штукатурку. и хотя обшарпанные стены стали напоминать пеструю тыкву, так они, по крайней мере, выглядели намного аккуратнее. Когда Ли Сюэлянь была дома, кругом царила чистота, вдоль ограды в два ряда тянулись посаженные ею яркие цветочки. Доведись любому зайти к ней в гости, никто бы не сказал, что там проживает жалобщица.
Дом по-прежнему был разделен перегородками на три комнаты. в комнате слева хранились съестные припасы и разная всячина, далее шла проходная гостиная и, наконец, в комнате справа находилась спальня. Двадцать один год назад это была их общая спальня с Цинь Юйхэ, но сейчас здесь спала одна Ли Сюэлянь. Вверху на стене у окна висела школьная тетрадка в клеточку. в этой тетрадке содержались записи о судебной тяжбе Ли Сюэлянь за двадцать лет. Прошло время, эта тетрадка изрядно пообтрепалась и стала похожа на замусоленную тряпку. Однако именно эта замусоленная тряпка помнила все инстанции, куда обращалась Ли Сюэлянь, и всех людей, с которыми она пересекалась по своему делу. Именно эта тетрадь была свидетельницей того, как день за днем седели черные волосы Ли Сюэлянь, как расплывалась ее стройная когда-то фигура. Ли Сюэлянь мечтала, что когда-нибудь с помощью этой тетрадки сможет доказать, что было ложью, а что правдой. Но прошло двадцать лет, а ложь и правда по-прежнему оставались не на своих местах. Кроме того, за эти двадцать лет она так и не избавилась от ярлыка Пань Цзиньлянь. Десять лет назад Ли Сюэлянь из-за этого чуть не свихнулась, но со временем, так же, как и в случае с судебной тяжбой, она просто к этому привыкла. и в провинции, и в городе, и в уезде знали о том, что Ли Сюэлянь каждый год обращается в суд, но никто уже не помнил конкретные обстоятельства каждого из ее дел, ее просто знали как жалобщицу. со временем из памяти Ли Сюэлянь стерлись многие детали. и только эта тетрадка надежно хранила записи обо всех ее жалобах. в ней были четко описаны не только все мельчайшие подробности дела. Подобно бизнесмену, Ли Сюэлянь вела свою бухгалтерию, которая присутствовала в конце тетрадки в виде сметы. Согласно подсчетам Ли Сюэлянь, за прошедшие двадцать лет она девятнадцать раз ездила в Пекин на ежегодные заседания ВСНП, из них одиннадцать раз ее арестовывали местные полицейские, трижды на полпути к Пекину ее вылавливали полицейские провинции Хэбэй и оставшиеся пять раз ее уже в Пекине нагоняли полицейские из уезда: три раза в гостинице, после чего следовали уговоры вернуться, один раз — на центральной улице Чанъаньцзе, а другой — на площади Тяньаньмэнь. Выходило так, что за все двадцать лет ей ни разу не везло так, как повезло в самый первый приезд в Пекин, когда она попала прямо в Дом народных собраний. Именно поэтому Ли Сюэлянь не собиралась сдаваться. Загадкой для нее оставалось то, почему, несмотря на ее неудачные попытки в течение двадцати лет, чиновники всех рангов от провинции до уезда так сильно ее боялись. и теперь уже сам председатель суда называл ее «сестрицей», а сельский староста — «тетушкой». Возможно, Ли Сюэлянь и не догадывалась, но именно тот факт, что ей пока ни разу не удалось подать жалобу, более всего и беспокоил чиновников всех рангов от провинции до уезда, и с каждым годом это напрягало их все сильнее.
