— А я ничего не знала про ВСНП, забыла об этом.
Наконец-то полицейский ухватился за слабое место Ли Сюэлянь и облегченно вздохнул:
— Ну если так, то в Пекин вы ехать не можете.
— Как вы можете мешать моему лечению?
— Съезд ВСНП продлится полмесяца. Так что через полмесяца снова приедете, а пока просьба покинуть автобус.
В Ли Сюэлянь взыграло упрямство, она не сдвинулась с места, а только сказала:
— Никуда я не пойду.
— Другие же вышли, почему вы себя так ведете?
— Да потому что у меня матка выпала, и никаких задержек я не перенесу.
Полицейский снова скривился, после чего гаркнул во все горло:
— Я ей про одно, а она мне про другое. Ты мне голову не морочь, сказано через полмесяца и точка.
Ли Сюэлянь поднялась со своего места.
— Выйти-то я выйду, но ты мне за все ответишь.
— За что это я отвечу? — опешил полицейский.
— На самом деле я и не хотела ехать в Пекин, только пустая трата денег, и болезнь у меня запущенная, и вообще жить уже не хочется. Так что если ты меня сейчас выпроводишь, то я не буду ждать полмесяца, а просто повешусь на ближайшем дереве.
Полицейский замер. а Ли Сюэлянь, уставившись на его нагрудную бирку, заявила:
— Я тебя запомнила, так что в своем предсмертном письме я напишу, кто вынудил меня сделать это.
Это окончательно добило полицейского. Совершенно забывшись, он стоял с открытым от удивления ртом. Прежде чем закрыть свой рот, он сплюнул за окно и пробормотал себе под нос: «Вот до чего строптивая баба». Покачав головой, он добавил: «Шваль, сплошь одна шваль». Нахмурившись, он прошел мимо Ли Сюэлянь и стал опрашивать следующих пассажиров.
Уже стояла ночь, когда Ли Сюэлянь, умиротворенно выдохнув в открытую форточку, снова уселась на свое место.
13
Это была первая поездка Ли Сюэлянь в Пекин, поэтому, прибытию в столицу голова у нее малость пошла кругом. Первое, что она осознала — размеры Пекина. Он оказался больше, чем деревня, село, уездный центр и окружной город вместе взятые. Он был огромен до беспредельности. Сколько бы она ни ехала на общественном транспорте, сколько бы ни шла пешком, всюду ее окружали или высотки, или транспортные развязки. Вдобавок ко всему здесь она потеряла всякую ориентацию. Еще со школьной скамьи Ли Сюэлянь прочно усвоила, что Тяньаньмэнь
[12]
находится к северу от улицы Чанъаньцзе, но когда она проезжала на автобусе мимо площади, обнаружилось, что та находится к югу от Чанъаньцзе. Попытки скорректировать местоположение, равняясь на деревенские мерки, ни к чему не привели. Похоже, что пока она будет находиться в Пекине, ей придется юг считать севером, а восток — западом. Но самым удручающим оказалось то, что, задумав подать свою жалобу в Пекине, Ли Сюэлянь, прибыв на место, не знала, куда именно ей податься и к кому обратиться. Где находились эти самые учреждения, в которые можно было подать жалобу, и где жили те люди, которые бы согласились рассмотреть ее дело? на ее счастье в столице открылось заседание ВСНП. Ли Сюэлянь точно знала, что съезд ВСНП проходит в Доме народных собраний, а Дом народных собраний находится в западной части площади Тяньаньмэнь, то есть в восточной, по понятию Ли Сюэлянь. в таком месте, где проводятся съезды ВСНП, наверняка собираются приличные люди, и причем не самые заурядные из приличных людей. и тут Ли Сюэлянь посетила блестящая мысль: задержавшись в Пекине на время проведения съезда ВСНП, она устроит сидячую забастовку прямо на площади Тяньаньмэнь. Кто знает, может ее забастовка и привлечет внимание приличных людей, заседающих в Доме народных собраний.
Чтобы как-то обосноваться в Пекине, Ли Сюэлянь решила обратиться к бывшему однокласснику. Звали его Чжао Цзинли. Шесть лет они просидели с Ли Сюэлянь за соседними партами. у Чжао Цзинли была большая голова с выдающейся макушкой и впадиной посередине, из-за чего по форме она напоминала тыкву-горлянку. Чжао Цзинли было его настоящим именем, но в классе его так никто не называл, вместо этого к нему обращались Чжао Большеголовый. и со временем он к этому так привык, что если вдруг кто-то называл его Чжао Цзинли, он и не откликался. Первые три года, проведенные в средней школе, они вообще не общались друг с другом. а вот в старших классах Ли Сюэлянь поняла, что Чжао Большеголовый ею интересуется. Чжао Большеголовый еще никогда не дружил с девочками. Его отец работал сельским портным. у Чжао Большеголового было еще трое младших братьев. Отец целыми днями крутил колесо швейной машинки, пытаясь вырастить Чжао Большеголового и его братьев, так что жили они далеко не на широкую ногу. Но когда они перешли в старшую школу, Чжао Большеголовый практически каждый день прихватывал для Ли Сюэлянь ириски «Белый кролик» и тихонечко передавал их ей под партой. Откуда у него находились на это деньги, никто не знал. Больше двух лет он одаривал ее ирисками, но никаких других знаков внимания больше не делал. Однако накануне выпускного, когда они задержались в школе на консультации, Ли Сюэлянь вышла в туалет, а на обратном пути, у входа в класс, ее уже поджидал Чжао Большеголовый. Убедившись, что вокруг никого нет, он обратился к ней:
— Ли Сюэлянь, я хочу тебе кое-что сказать.
— Говори, — ответила та.
— Нужно найти какое-то укромное место.
— Хорошо.
Чжао Большеголовый отвел ее в сарайчик за школой. Там стояла кромешная тьма.
— Что ты хотел сказать?
Чжао, не говоря ни слова, подошел к Ли Сюэлянь вплотную и обнял, пытаясь поцеловать прямо в губы. От таких резких действий, да еще и без всяких объяснений, Ли Сюэлянь растерялась. Опомнившись, она инстинктивно оттолкнула его. Чжао Большеголовый оступился и повалился на землю. Будь на его месте любой другой парень, он бы встал и снова попробовал поцеловать Ли Сюэлянь, приставал бы к ней, уговаривал, и плевать бы он хотел на возражения Ли Сюэлянь типа «Я рассержусь» или «Я закричу», лип бы к ней до победного. Кто же знал, что Чжао Большеголовый, поднявшись, просто посмотрит на Ли Сюэлянь и озадаченно произнесет:
— Я думал, что между нами что-то есть.
Чуть помолчав, он добавил:
— Только, пожалуйста, не рассказывай никому про это.
Он повернулся и убежал. Чжао Большеголовый убежал, а Ли Сюэлянь злобно рассмеялась. Если бы он продолжил свои приставания, она бы не рассердилась, а вот его побег ее разозлил. на следующий день Чжао Большеголовый ходил с опущенной головой, весь пунцовый, он даже не смел поглядеть в сторону Ли Сюэлянь. и тогда Ли Сюэлянь поняла, что он просто скромный мальчик. Но она продолжала капризничать, не разговаривая с ним. После окончания школы ни Ли Сюэлянь, ни Чжао Большеголовый в университет поступать не стали. Ли Сюэлянь вернулась в село, а Чжао Большеголовый подался в ученики к своему дяде, который работал поваром при одной гостинице в провинциальном центре. Чуть позже, когда дядю перевели работать поваром при канцелярии провинции в Пекине, Чжао Большеголовый последовал за ним. а когда дядя вышел на пенсию и уехал к себе на родину, Чжао Большеголовый остался в Пекине один. у Ли Сюэлянь никого из родственников в Пекине не было, Чжао Большеголовый оказался единственным знакомым, который здесь жил, поэтому она и решила обратиться к нему. Однако она переживала, что Чжао Большеголовый до сих пор на нее злится за то, что она в школе больше двух лет ела его ириски «Белый кролик», а потом взяла и оттолкнула в сарайчике. Наконец Ли Сюэлянь решила, что если Чжао окажется незлопамятным, у нее появится пристанище, в противном случае она просто уйдет и поищет другое место. Ли Сюэлянь даже уже придумала куда пойдет — на вокзал. Она никогда не бывала на Пекинском вокзале, но знала, что вечером под крышей любого вокзала собираются те, кому нужно переночевать.
