Фрида закутала Аннунген в ее новый халат, и глаза Дали безжизненно уставились на меня с узла, которым был затянут пояс.
— Объясни так, чтобы все было понятно, — попросила я.
— Они нашли труп Франка, плавающий в Дрёбакском проливе, — всхлипнула Аннунген.
— Это что, несчастный случай? — спросила Фрида.
— Не знаю, звонил кто-то незнакомый. Сказал, что он пастор. — У Аннунген стучали зубы.
— Что еще он сказал?
— Извинился, что звонит ночью, но дело неотложное… Он дал мне номер телефона, по которому мне могут сообщить подробности… Только я его не запомнила… — Она снова засмеялась тем странным смехом. — Ну, что вы скажете? Когда мне нужно что-то запомнить, я тут же это забываю… — Ее смех сделался душераздирающим.
— Неважно, мы сами узнаем номер. — Больше я ничего не могла сказать.
— Я найду номер, с которого нам звонили. Сейчас и позвоню, — сказала Фрида и поднесла телефон к уху. После обычных гудков, она соединилась с нужным абонентом. Она представилась и сказала, что хочет узнать подробности о Франке. Смогла даже назвать его фамилию и сказать, что его жена находится с нею в Испании.
Пастора как будто совсем не удивил громкий смех Аннунген. Я надеялась, что у него не сложилось о ней превратного мнения, и он не счел Аннунген легкомысленной женщиной. Мне было важно, чтобы никто не упрекнул ее в том, что она легко отнеслась к случившемуся. «Она смеялась, узнав, что Франка нашли в Дрёбакском проливе. Конечно, смеялась!»
Пастор говорил долго. Аннунген, к счастью, перестала смеяться. Она втягивала воздух носом и шумно глотала его. Совсем как в тот вечер, когда я рассказала ей о моей связи с Франком. Пока безликий пастор сообщал, что Франка нашли в Дрёбаке недалеко от пляжа, я видела перед собой глаза павлина из Мейсена.
— Это был несчастный случай? — услышала я Фридин вопрос. Выслушав ответ пастора, она сказала: — Значит, я могу позвонить в полицию и узнать подробности? Да, но у меня нет номера телефона норвежской полиции… Понимаете, мы находимся в Испании… Да, большое спасибо!
Я схватила ближайшую ручку, пивной подносик, купленный во время нашего невольного пребывания в Баварии, и записала цифры, которые мне продиктовала Фрида. Потом она непослушными пальцами набрала номер и поговорила сперва с какой-то женщиной, потом — с полицейским, который хотел говорить лично с Аннунген.
— Жена Франка не может сейчас говорить с вами, ей плохо, — услышала я голос Фриды. Вскоре она начала повторять то, что ей говорил полицейский, словно боялась, что мы это забудем. Это звучало, примерно, так:
— Они начали расследование… Вчера на Кильском пароме с ним видели двух человек… Пока они еще не объявились… Пока еще нельзя говорить об уголовном характере этого дела… Тело отправлено на вскрытие… Таков общий порядок… Да, вы можете позвонить нам по этому номеру, — закончила она.
— Неужели кто-то хотел убить Франка? — прошептала я, ни к кому не обращаясь, словно у меня и мысли такой не было. Дело в том, что с той минуты, как я узнала, что кто-то угрожает Аннунген из-за тех денег, которые я присвоила, я знала, что Франк в опасности. Знала! И ничего не предприняла!
— Кильский паром! Как он на нем оказался? — воскликнула Аннунген и ударилась головой об стол. Стеклянная столешница с треском подпрыгнула, тюльпаны вздрогнули.
Я попыталась обнять ее, но она сбросила мои руки и встала. С глазом Дали, горящим на узле пояса, она произнесла в пространство:
— Когда мы ездили в Тиволи в Копенгаген, он всегда говорил: «Я могу прыгнуть с самой верхней палубы и доплыть до пляжа в Дрёбаке! Мне это ничего не стоит!» И девочки кричали ему: «Не надо, папа! Нам страшно!» Но прыгнуть с Кильского парома! Неужели он не понимал, что даже ему не прыгнуть с такой высоты. Неужели думал, что он непобедим? Или его вынудили прыгнуть?
В это время Фрида налила в обычный стакан французского коньяку, заставила Аннунген сесть на диван и почти силой влила в нее коньяк. Сначала Аннунген всеми силами сопротивлялась, потом пригубила. И начала сосать край стакана, точно ребенок, который сосет грудь матери. В стакане не осталось ни капли.
Мы возились с Аннунген до тех пор, пока солнечный диск не вскарабкался на крышу дома, стоявшего напротив. Я даже не думала, что она такая сильная. Мы с трудом удерживали ее, но время от времени она начинала от нас отбиваться. Она бросалась на стены и билась о них головой с такой силой, что у нее лязгали зубы и кожа со лба прилипла к белой стене. Аннунген сражалась с ветряными мельницами за жизнь Франка. Когда я пыталась сдержать ее, она выворачивала мне руки так, что у меня трещали суставы. Я хотела уложить ее в постель, но от ее удара у меня потемнело в глазах. Столько ударов я не получала с самого детства. И я их заслужила! Прости, Господи, я честно их заслужила!
Наконец открылись аптеки, и я решила выйти, чтобы купить чего-нибудь успокоительного, а может быть, и найти врача. Но Аннунген загородила мне путь.
— Если ты оставишь меня, я спрыгну с балкона! — прорычала она.
Я испытала облегчение, когда собака старика вышла на балкон и начала лаять. Слава Богу, в этом доме были и другие буйные существа. Мелкие пташки ни на что не обращали внимания. Они пели! Они пели каждое утро, с тех пор как мы здесь поселились.
По-моему, мы с Аннунген заснули одновременно. Я проснулась, когда разжалась моя рука, вцепившаяся в ее новый халат. Сейчас ей ничего не стоило освободиться от халата и спрыгнуть с балкона. К счастью, она спала беспокойным сном, лежа на спине. Больше терять мне было некого.
Время от времени из ее открытого рта вырывался жалобный стон. Я встала, чувствуя себя так, словно побывала на боксерском ринге. Мои руки были покрыты причудливым узором из синяков, и мне казалось, что у меня сломана шея. Что-то подсказало мне, что звонит телефон. Он лежал на обеденном столе. Где же Фрида? Я встала и нашла телефон. На нем было всего две черточки, означавшие, что его нужно зарядить. Через некоторое время я сообразила, что звонит вчерашний полицейский.
— Больше мы так ничего и не узнали… Но ищем, исходя из того, что его могли преследовать… Ведь он был опытный ныряльщик и пловец, хотя, конечно, высота была очень большая. Могу я поговорить с его женой?
— Она еще спит, — шепотом сказала я. Мне захотелось объяснить ему, что Аннунген сейчас нуждается в более сильном успокоительном средстве, чем полицейский и писательница, но это было бы неуместно. Это было не по его части.
— Хорошо. Мы делаем все, что от нас зависит. Она может позвонить нам в любое время…
Положив трубку, я поняла, что не могу на этом закончить книгу. Что я просто не в состоянии. Нужно было придумать что-то другое. Что-то, дающее надежду. Хотя бы между строк. И потому я не могла ввести в повествование тот факт, что человек под давлением обстоятельств спутал смех и слезы. Или могла?
Меня охватило недостойное желание все бросить. Сейчас же! В эту минуту мне безумно захотелось снять с компьютера покрывало. С моего старого, настоящего, а не с этого дурацкого ноутбука, которым я пользовалась в поездке. Захотелось позволить пальцам легко и свободно плясать по клавиатуре. Через два часа это обычно мне помогало. Трудно сказать, против чего, но помогало. Так было всегда.
