— У тебя нет жвачки? — спросила она почти дерзко и протянула руку, готовая схватить у меня жвачку.
— Увы, — ответила я.
— Ты участвовала в демонстрации? — неожиданно спросила она.
— Да.
— Здорово. Правда?
— Да, очень.
Она сняла перчатки, потом спросила:
— Ты была одна?
— Я договорилась с другом, но что-то ему помешало.
— Вот как? Думаешь, он забыл?
Я промолчала. Ей-то что за дело, с кем я была на демонстрации?
— Думаешь, наше факельное шествие поможет? — спросила она.
— Что-то ведь надо делать.
— Может, лучше было бы повесить этих бандитов за уши, чтобы они испытали на себе свои методы?
— Разве мы не пытаемся построить цивилизованное общество? Наказание не должно превращаться в месть. Надо заставить их понять, что они делают. Только так они смогут стать лучше.
— Черта с два! Сколько несчастных должно еще погибнуть, прежде чем люди перестанут верить, будто бандитов можно исправить?
— Не знаю, — буркнула я.
— Вот видишь!
Без всякого стеснения она вытерла нос тыльной стороной ладони. Как ребенок. Вот тут-то я и узнала ее. Мне стало неприятно. По правилам мы должны были встречаться наедине. А теперь она словно проткнула меня насквозь. Мои внутренности вывалились на грязный пол. Я была куклой, набитой опилками. Мне удалось незаметно оглядеть кафе, на нас никто не смотрел.
— В то утро ты начала писать свою книгу, верно? — вдруг спросила она.
Я вздрогнула. Странный вопрос. Слова отдались эхом в моей голове. Но это было не свободное горное эхо, оно было будто заперто в ангаре или подвале.
— Почему ты так решила?
— Ведь ты Санне Свеннсен! Вот здорово!
Когда она произнесла мое имя, у меня потемнело в глазах.
— Я читала твою последнюю книгу. В общем мне книга понравилась, только не главная героиня. Она такая скучная. Слишком приличная, такие мне не по вкусу. Знаю-знаю, люди именно так и живут, но все равно… Нет, конечно, это правильная книга, во всех отношениях правильная.
— Правильная?
— Да, ведь она говорит правду.
— Это все вымысел.
— Какая разница! Твоя книга такой же вымысел, как мы с тобой.
— Что ты имеешь в виду?
Она надменно смотрела поверх моей головы, потом пожала плечами.
— Ничего. Забудь об этом! — неожиданно злобно сказала она, словно я хотела ее обидеть.
— Это большая разница… — неуверенно начала я.
— Забудь об этом! Теперь ты пытаешься писать о Франке. Навсегда соединить его с собой. Вымысел или нет. Ты хочешь заполучить его целиком. Без его ведома!
Неожиданно она сползла с высокого табурета и исчезла. На столе остались ее перчатки. Черные, на серой подкладке. Я еще недолго посидела в кафе, потом взяла перчатки и вышла на мороз.
Франк
Когда я вернулась домой, у меня на мобильнике было сообщение от Франка. Голос у него был взволнованный. Он считал, что мы с ним условились встретиться. Я задумалась. Где бы он мог сейчас быть? Если дома, то мне вряд ли стоит туда звонить. И все-таки я набрала его номер.
— Почему ты пропала? Я тебе звонил, но тебя не было дома.
— Я была на демонстрации.
— Разве мы не должны были встретиться?
Я почувствовала что-то вроде укора совести, но это быстро прошло.
— Я видела вас в пятницу. Ты привел ее в наше кафе.
— Санне! Перестань! Ведь она моя жена!
Я слышала, что он ждет моего ответа, но молчала.
— Санне? Ты меня слышишь?
— Да.
— Это все глупости. Давай лучше встретимся!
— Когда? Сегодня вечером?
— Нет, завтра. После работы. В пять часов.
— Нет.
— Почему?
— У меня встреча.
— Не будь ребенком. Никакой встречи у тебя нет. Ты просто злишься, что на твою книгу не обратили внимания. И злишься уже давно. Только не надо вымещать это на мне.
— Я сейчас положу трубку. — Казалось, я нашла верный выход, но он грозил пустотой. И тем не менее, когда Франк не сдался, я именно так и поступила.
Не успела я открыть дверь, как Франк проскользнул в нее. Такая уж у него была привычка. Он никогда не останавливался на пороге, чтобы взглянуть на меня или улыбнуться. Он ничего не делал, пока не войдет в квартиру и не закроет за собой дверь, отгородив нас от остального мира. Тогда он бросал все, что держал в руках, и обнимал меня. От него пахло смесью дорогого крема после бритья, стирального порошка и того, что он приносил с собой из своей антикварной лавки. Ведь он обычно приходил ко мне сразу после работы.
Сперва он целовал меня в шею, потом в губы, потом вталкивал меня в комнату, бормоча с наслаждением: «Е… е… еще…». Он хватал воздух между словами, и мне это нравилось.
— У меня полтора часа, — сказал он, словно речь шла о целом годе.
— Ты не должен был приводить ее в наше кафе, — буркнула я и сунула руки ему под куртку. Он был такой крепкий. И теплый.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты привел ее в «Арлекин». Я вас там видела.
— Это получилось случайно. Ей захотелось выпить кофе.
— Почему?
— Откуда мне знать. Хватит уже об этом! — добродушно сказал он и освободился от моих рук, чтобы раздеться.
Я снова обхватила его и начала расстегивать на нем рубашку.
— Если я увижу вас там вместе еще раз, тебе не поздоровится.
Он вздохнул и позволил раздеть себя.
Если смотреть сзади, голова у Франка похожа на яйцо. Плечи хорошо развиты, но не особенно широкие. Сильная шея как будто перетекает в плечи. Это, наверное, от того, что он мастер по плаванию и прыжкам в воду. Я отказалась от широкоплечего идеала. В нем было что-то гротескное.
Задолго до Франка я знала одного человека с широкими плечами. Он выглядел так великолепно, что я позволила себе забеременеть от него. Это потом уже можно было подумать, что все получилось из-за его плеч. На самом деле, конечно, все было совсем не так. Влюбленности тоже не было. Такие вещи трудно анализировать задним числом. Людей, которые приходят, чтобы тут же уйти, всегда ждут. Он никогда не тренировался. Трудно сказать, как его плечи выглядят теперь.
Франк плавал в бассейне несколько раз в неделю, но отнюдь не из-за плеч. Он вообще не производил впечатление человека, прилагающего усилия к тому, чтобы хорошо выглядеть. Он делал только то, что ему нравилось. Странно думать о том, на что способны люди, чтобы понравиться. Или обеспечить себе хороший прием. В конце концов такие усилия могут привести к тому, что ты усваиваешь чужие привычки.
