Мальчугану, который показывает язык, было тогда уже за пятьдесят. Не один десяток лет прошел с тех пор, как мне хотелось шокировать учителя или кого-то еще. Я всего лишь хотел, чтобы американцы в моих книгах говорили так, как они говорят в реальной жизни. Почему бы и нет, спрашиваю я вновь, особенно после того, как Райя Пэган Кокс, земля ей пухом, уверила меня, что ее мои ругательства совершенно не задели.
Если бы я поговорил с друзьями Райи, они бы сказали мне то же самое — что слышали непристойные слова много раз и это их не шокировало. Но они все равно настаивали бы, что такие слова должны оставаться непечатными. Это неприлично. А нарушать приличия нехорошо.
Но еще в начальной школе я заподозрил, что запрет на слова, которые не полагается произносить приличным людям, был на самом деле уроком, заставлявшим нас молчать не только про свои тела, но и про многое, многое другое — чересчур многое, наверное.
Догадка подтвердилась, когда я учился в четвертом классе. Отец отшлепал меня при гостях за плохое поведение. Это был единственный раз, когда кто-то из моих родителей ударил меня. Я не употреблял перед гостями слов вроде «говно», «блядь» или «жопа». Я задал им экономический вопрос. Но отца так оскорбил мой вопрос, словно я обозвал гостей «тупыми пердунами». Кстати, они и вправду были тупыми пердунами.
В стране вовсю бушевала Великая депрессия. Шел, кажется, 1932 год. Двумя годами раньше меня забрали из частной школы и перевели в обычную, так что среди моих одноклассников уже не было детей богачей и политиков. Зато были дети механиков, клерков и почтальонов. Меня восхищало, что их матери умеют готовить. Моя мать не умела. Их отцы сами копались в моторах автомобилей, ремонтировали крышу и так далее. Давление среды, самая мощная сила во Вселенной, заставило меня презирать класс, к которому принадлежали мои родители.
Но когда однажды вечером к нам в гости пожаловала пара тупых богатеньких пердунов, я был вполне вежлив. Это были муж и жена — я прекрасно помню их имена, но пусть это будут Бад и Мэри Суон. В то время как множество банков повсюду разорялось, цена акций упала до нуля, закрывались заводы и магазины, мистер и миссис Суон прибыли на новом лимузине марки «Мармон». На миссис Суон была новая шуба, а на пальце у нее сияло новенькое кольцо с звездчатым сапфиром.
Мы все смотрели в окно на их машину, на шубу и кольцо. Мама и папа, вежливые, воспитанные люди, обрадовались, что у Суонов дела идут хорошо. Мне все казалось подозрительным. Все вокруг были разорены. Откуда у Суонов столько денег? Выглядело так, словно эта пара не подчинялась законам гравитации.
Мама и папа посоветовали мне присмотреться к сапфиру, чтобы я разглядел в нем красивую звезду. Я так и сделал. Но потом, чтобы разобраться в ситуации, я спросил мистера Суона, сколько он заплатил за кольцо. Тогда-то отец меня и ударил. Он шлепнул меня по заднице, одновременно подтолкнув к лестнице, так что я просто поднялся в свою комнату. Я был взбешен.
Через некоторое время мои родители узнают, к своему ужасу, что Суоны были наживкой в руках банды жуликов. Мошенники снабжали их деньгами в обмен на спектакли для знакомых, у которых могли остаться какие-то финансовые заначки. Моим родителям захотелось узнать, откуда у Суонов столько денег. Им ведь тоже нужны были деньги. Без денег они бы скоро вылетели из привычного светского общества. Повторюсь, меня эта кара уже постигла.
Суоны рассказали, что все деньги, что остались у них после биржевого краха, они вложили в чудесную компанию, которая держала свои операции в секрете. Ее владельцы втихаря создавали угольную монополию, и со временем она обязательно должна стать богаче и могущественнее «Стандард ойл». Сейчас эта компания скупает шахты, речные баржи и контрольные пакеты в железнодорожных компаниях, причем все это доставалось ей за копейки, ведь всем нужны были наличные. Наличные деньги стали редкостью. И вот Суоны и мои родители, если они согласны держать все в тайне и наскрести кое-что под матрасом, могут поставлять компании необходимую наличность.
Вскоре, когда в мир внезапно вернется процветание, цена компании вырастет в сотни раз. Но уже сейчас владельцы начали выплачивать дивиденды — настолько она доходная. На свои дивиденды Суоны купили «мармон», шубу и кольцо со звездчатым сапфиром.
Конечно, мои родители вложили свои деньги. Они, подозреваю, нашли покупателей на свои картины, восточные ковры или дорогие отцовские ружья — в годы процветания отец собирал коллекционное оружие.
В детстве моим родителям так прочно привили правила вежливости и хорошие манеры, что для них было невозможно заподозрить своих старых друзей в сотрудничестве с жульем. Они не владели простыми и привычными словами не только для обозначения частей и различных функций тела, в частности, репродуктивной и выделительной. В их словарях отсутствовали крепкие слова для обозначения предательства и лицемерия. Хорошие манеры сделали моих родителей беззащитными перед хищниками высшего света, из их же собственного класса. Конечно, тут сыграл свою роль наш старый друг, давление среды.
И разумеется, никакой угольной монополии не существовало. Люди, которым достались наши деньги, спустили их на скачки и танцовщиц из варьете, кроме, наверное, четверти, которую они оставили Суонам в качестве дивидендов.
Недавно я говорил по телефону с родственницей из Индианаполиса, молодой замужней женщиной. Я сказал ей, что боюсь приезжать в родной город, потому что не могу примириться с тем, что мои старшие родственники любят меня, но ненавидят мои книги. Она ответила, что они принадлежат к Викторианской эпохе и меняться им уже поздно. Они не в состоянии перебороть свое отвращение к неприличным книгам.
Ее слова заставили меня вспомнить о Виктории, правительнице Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, императрице индийской, которая родилась в 1819-м, задолго до того, как первый из моих американских предков прибыл в эту страну, а умерла в 1901-м, когда мой отец уже учился в Шортриджской средней школе. Я спросил себя, почему считается, что при любом упоминании телесных функций королева падала в обморок?..
Я не верю, что Виктория действительно перепугалась бы, покажи я ей рисунок моей дырки от задницы, сделанный для моего «Завтрака для чемпионов». Вот как выглядит дырка в моем заду:
Я добавил его к своей подписи, теперь она вот такая:
Что на самом деле чувствовала бы королева Виктория, увидев эту, как она сама считала, непристойность? Увидела бы в ней посягательство на ее право устрашать, крошечную угрозу откуда-то издалека, совсем несерьезно, незначительно, на самой окраине? Она придумала особые правила, чтобы с самых окраин до нее доходил сигнал о приближении чего-то настолько грубого, настолько экстраординарного, что привлекло бы ее внимание к тяготам ирландцев, к жестокости фабричного труда, к аристократическим привилегиям, к приближению мировой войны и всему такому? Если она не могла смириться с тем, что люди время от времени пускают газы, как можно было ожидать, что она, не падая в обморок, выслушает новость о настоящих проблемах?
