Почему в наше время верующие выглядят смешными? Многие постулаты их веры наука опровергла или посчитала недоказуемыми.
Но почему верующие так держатся за странную, явно выдуманную чепуху? Потому, я думаю, что эта чепуха обычно очень красива, поэтому она воздействует на более примитивные зоны нашего мозга, для которых знание — пустой звук.
Но что еще важнее: принятие вероисповедания любой конфессии означает членство в рукотворной большой семье, которую мы зовем церковной общиной. Это способ борьбы с одиночеством. Каждый раз, как я вижу человека, отбросившего здравый смысл ради религии, я думаю про себя — еще один не выдержал этого треклятого одиночества.
Я недавно прочел статью Харви Кокса, в которой он процитировал одного из отцов Церкви: «Один христианин не христианин». Мистер Кокс пишет, что для него самым важным и привлекательным свойством христианства является настойчивость в создании церковных общин и приходов.
Мы можем сказать, что один человек не человек.
Некоторые нашли другой выход — пошли в десантники. Членами этой семьи становятся люди, которые прыгают с самолетов и при этом кричат «Джеронимо!». При этом даже командующий десантными войсками не знает, почему все должны кричать «Джеронимо!», это не имеет значения.
В обществе, пораженном одиночеством, главное не поиск смысла. Главное — уйти от одиночества. Я всей душой «за».
Я пока ни слова не сказал про любовь. Оставлял ее на десерт.
Любовь изобрел шеф-повар голливудского ресторана «Браун дерби», в 1939 году. Она готовится из вяленых переспелых персиков, с медом из долины Сан-Фернандо и шоколадной обсыпкой. Традиционно подается в предварительно подогретых стеклянных мисочках.
Как знает любой побывавший в браке, любовь — скверная замена уважению.
Я говорил о почтенной традиции религиозного скептицизма в моей семье. Недавно одна из моих дочерей решила изменить этой традиции. Поселившись в одиночестве, вдалеке от родительского дома, в один прекрасный день она просто наугад выбрала себе христианскую конфессию. Теперь она обрела уважение, которое ежедневно подтверждается дружеским кивком завсегдатаев ее прихода. Я рад, что она поборола свое одиночество. Даже больше, чем рад.
Она верит, что Иисус был Сыном Бога, или даже самим Богом, — тут я не совсем уверен. У меня самого с Троицей было больше проблем, чем с алгеброй. Интересующиеся могут почитать про Никейский собор, который состоялся в 325 году от Рождества Христова. Именно там идея Троицы приобрела сегодняшнюю форму. К сожалению, мы не знаем деталей. Известно, что там присутствовал император Константин, возможно, он там даже выступал. Константин дал нам первую христианскую армию. Он мог дать нам и Дух Святой.
Не важно. Я со своей дочерью-христианкой не спорю о религии. Да и зачем? Зато я задумал пьесу о Страстях Христовых, в которой вообще не упоминается Бог, но от этого она не становится менее возвышенной. Рассказывает она по-прежнему об Иисусе Христе.
Я опишу вам лишь последнюю сцену:
Римские солдаты, используя древние полицейские процедуры, сделали все, чтобы лишить Иисуса чувства собственного достоинства и уважения в глазах окружающих. Они раздели и выпороли его. Они надели на него терновый венец. Они заставили его тащить свой тяжелый крест. Они прибили к кресту его руки и ноги. Они подняли крест вертикально, чтобы Иисус болтался в воздухе.
Группа обычных людей, которым жаль Иисуса, хочет снять его с креста, перевязать раны, накормить и напоить его. Они приближаются к кресту, но их останавливает римский солдат. Он говорит, что люди могут стоять у подножия креста, но им воспрещается прикасаться к Иисусу, не говоря уже о том, чтобы облегчать его страдания.
Таков закон.
И вот эти обычные люди — мужчины, женщины и дети — собираются у креста. Они говорят с Иисусом, поют с ним в надежде, что это скрасит его мучения. Они жалеют Христа вслух. Они пытаются почувствовать его боль, как будто надеясь забрать себе часть его боли.
Потом они опускаются на колени. Они устали.
Теперь на сцену выходит богатый римский путешественник, наживший состояние на месопотамском ячмене. Я вывел его богачом, потому что богатых все ненавидят. Распятий он повидал достаточно, по всей Римской империи. Кресты в те времена встречались так же часто, как нынче фонарные столбы.
Путешественник решает, будто люди, что вздыхают и плачут, стоя на коленях, преклоняются перед человеком на кресте. Он шутливо говорит им:
— Надо же! Вы перед ним так преклоняетесь, как будто считаете его сыном своего бога.
Одна из женщин у креста, возможно, Мария Магдалина, отвечает ему:
— О нет, сэр. Будь он Сыном Бога, он не нуждался бы в нас. Но из-за того, что это обычный человек, такой же, как все мы, ему нужно наше участие — и мы делаем все, что в наших силах.
Я понял, сейчас вижу не сон. Спасибо вам за внимание.
НЕПРИСТОЙНОСТЬ
Райя Пэган Кокс, любезная и симпатичная женщина, родилась в городе Коламбия-Сити, на северо-востоке штата Индиана, между Форт-Уэйном и Вайнона-Лейк. Семья Кокс считалась приличной, но отец спился и потерял работу.
Из-за этого Райе, которая сама еще была почти ребенком, пришлось самостоятельно вытягивать себя и младшего брата из нужды и небытия. Она поступила в Висконсинский университет, где получила степень магистра классических языков. Ее диссертационной работой стал школьный учебник по английским заимствованиям из древнегреческого и латыни. Многие школы по всей стране взяли этот учебник на вооружение, что дало ей возможность оплатить учебу брата в медицинской школе. Младший Кокс нашел себе работу в Голливуде, многие знаменитые кинозвезды предпочитали рожать в его клинике.
Райя вышла замуж за небогатого индианаполисского адвоката. Она давала уроки латыни, греческого и английского, а также занималась организацией выступлений заезжих лекторов и музыкантов. Время от времени она писала смешные и остроумные рассказы для журналов. Это позволило ей отправить своих сына и дочь в лучшие частные школы, несмотря на Великую депрессию. Ее дочь добилась больших успехов в Суортморском колледже.
Три года назад Райя скончалась, ее похоронили на кладбище «Краун-Хилл» в Индианаполисе, где-то между Джоном Диллинджером, грабителем банков, и Джеймсом Уиткомбом Райли, знаменитым поэтом. Я ее очень любил как моего хорошего друга. Она была моей первой тещей.
Я упоминаю о ней в главе про непристойности, поскольку она считала, что я использую в своих книгах некоторые нецензурные слова ради шумихи, чтобы поднять продажи. Она говорила мне по-дружески, что в кругу ее друзей эти слова имели противоположный эффект. Ее друзья больше не могли читать мои книги.
«Индианаполис мэгезин» в статье, которую я уже цитировал, практически повторил ее слова. Автор хвалил темы моих ранних книг, «Механическое пианино», «Сирены Титана», «Мать-Тьма»: «…неприятие войны и смерти, зияющая пустота, которую технология привносит в современную жизнь». Однако дальше он писал: «Но потом, несмотря на то что тематика его романов осталась прежней, стиль стал меняться. В тексте начали появляться мелкие непристойности, а в „Завтраке для чемпионов“ похабные слова и рисунки стали нормой. При чтении этих фрагментов представляется мальчуган, который показывает язык учителю».
